Боль и обезболивание
Шрифт:
Опыты Пшоника показывают, что наряду со способностью превращать подболевое ощущение в болевое, кора головного мозга способна также подавлять, угнетать или даже снимать боль, превращая болевые ощущения в подболевые.
Чрезвычайно демонстративный опыт, подтверждающий эту способность коры головного мозга, поставил советский ученый С. И. Франкштейн. У кошки на одной из задних лап было искусственно вызвано воспаление кожи и подкожной клетчатки. Через некоторое время животное перестало пользоваться больной конечностью.
Оно держало лапу в согнутом положении и при еде не опиралось на нее. Лапа отекла, была покрыта ранами. Каждое прикосновение к больной конечности: вызывало у кошки резко выраженную оборонительную реакцию.
Вдруг перед кошкой пробегает мышь. И тотчас же животное принимает положение
В коре головного мозга возник новый доминантный очаг возбуждения, который тормозит раздражение, поступающее из больной конечности. Болевое ощущение превратилось в подболевое. Вновь возникшая реакция на мышь тормозит реакцию на раздражение, идущее из поврежденной конечности, и кошка начинает пользоваться лапой, которая до этого была выключена из деятельности организма.
Все это говорит о том, что кора больших полушарий головного мозга организует физиологические процессы, упорядочивает и регулирует болевые ощущения, начиная с рецепторов и кончая высшими отделами центральной нервной системы. Вот почему при сильных душевных переживаниях мы нередко не замечаем боли. К. М. Быков говорит, что становится понятной физиологическая сущность таких фактов как продолжение боевых операций ранеными летчиками, бойцами, превозмогающими острую боль. Понятным становится поведение Джордано Бруно, который, стоя на костре, пел псалмы.
Народный артист Ю. М. Юрьев рассказывает в своих записках о случае, имевшем место при исполнении им роли царя Эдипа: «Когда я бросился с лестницы вперед, рассчитывая быть подхваченным на лету, моя сандалия, очевидно оттого, что недостаточно полно прилегала к ноге, зацепилась за ступеньку и на мгновение задержала движение; нога резко сорвалась и с такой силой ударилась об угол следующей ступени, что у меня потемнело в глазах и невольно вырвался крик боли… Но ей некогда было предаваться — впереди мне предстояли еще две тяжелые сцены: прощание с дочерью и заключительная сцена — изгнание Эдипа из его страны. Они-то, если не совсем поглощали физическую мою боль, то, во всяком случае, в достаточной степени отвлекали от нее. Когда я скрылся за драпировкой, то совершенно неожиданно встретил поджидавших меня за ней близких. Они были в волнении и забросали меня вопросами: «Что случилось?», «Что с тобой?», «Откуда на тебе кровь?».
— Кровь?… — с недоумением спросил я.
— Как? Смотри! — и они указали на мою ногу.
И действительно: тут только я заметил, что сандалия на левой ноге была залита кровью, обильно сочившейся сквозь трико. И вот, что удивительно: боль, которую я так остро ощутил при ударе, совершенно не чувствовалась во время последующего хода действия, а вот теперь, лишь только я взглянул на окровавленную ногу, ощущение боли снова немедленно вернулось ко мне с прежней силой…».
Аналогичную историю из жизни Жерара Филипа рассказывает Морис Куссонно. «Я помню первый спектакль "Сидай в Авиньоне…" Жерар, который на репетициях никогда не играл в полную силу, на этот раз провел сцену любви совершенно исключительно. По окончании сцены он направился к выходу, ведущему в парк. Проход был не освещен, и Жерар упал с высоты в два с половиной метра… Послали за врачом. Он оказал первую помощь, после чего Жерара отвезли в гостиницу. Рентгеновский снимок сделали только на следующий день. Утром он не репетировал. После полудня участвовал в подготовке новой мизансцены, сделанной для того, чтобы он мог сидеть в некоторых эпизодах. Жерар очень страдал от последствий своего падения.
В вечер первого спектакля его вынесли на сцену. Он играл сидя или оставался неподвижным… Это был поразительный и волнующий спектакль».
Рассказ Куссонно дополняет Морван Лебэк. «Зрителей Авиньонского фестиваля пригласили аплодировать Сиду с ушибленным коленом, Сиду, страдающему от боли; он обливался потом, глушил свои страдания уколами… И этот Сид… был самым великим из всех, самым прекрасным, самым пылким, самым молодым».
«Во время сражений, — пишет Н. И. Пирогов, — самый момент сотрясения иногда не ощущается ранеными, а именно при ранах огнестрельных. Это объясняется, с одной стороны, различными эффектами (страхом, надеждою, славолюбием), а с другой стороны, мгновенного быстротой самого сотрясения. Так, мне встречались значительные повреждения большими огнестрельными снарядами, которые не были замечены ранеными в момент сотрясения. Иные во время сражения узнают о своей ране только от товарищей, другие, увидев кровь на платье… В некоторых случаях боль непосредственно после ранения довольно умеренна, а в других жестокая… Вообще можно сказать, что во время битв душевное волнение, неожиданность и быстрота полета огнестрельных снарядов производят над раненым анэстезирующее действие, сходное с действием хлороформа при операциях»[20].
Интересный эпизод описывает в своем романе «Весна на Одере» Эм. Казакевич.
Советский разведчик, гвардии майор Лубенцов, отрезан от своих в осажденном немецком городке Шнейдемюле. Вокруг него немцы, он должен передать важнейшие сведения советскому командованию, он понимает, что своевременная информация может решить судьбу немецкого гарнизона крепости и сохранить жизнь многим бойцам его подразделения. Но как прорвать замкнувшееся вокруг него кольцо?
«Лубенцов прыгнул в сторону, забежал за дом, прополз возле бензобудки и юркнул во двор, в одну из машин. Посидев там минуту, пока не погасла серия ракет, он выскочил оттуда, добрался до забора, подтянулся на руках и перепрыгнул. Вокруг стоял невообразимый галдеж немцев. В небо взмыли еще десятка два ракет и снова осветили все кругом. Он пробежал по улице, перескочил одну траншею, другую, третью, с разбегу, как кошка, одолел баррикаду, потом бросился к одной из калиток, открыл ее и вполз во дворик, полный голых клумб и деревьев. Здесь он отдышался и почувствовал, что правая нога ранена или ушиблена, хотя он даже не заметил, где это случилось. Боли он также пока еще не чувствовал.
Он двинулся дальше и вскоре очутился перед глухой стеной полуразрушенного большого дома. Он пролез под железной решеткой ограды и, продираясь сквозь холодные и колючие кусты, набрел на дверь черного хода. Здесь уже было совершенно тихо. Слышно было, как из жолоба стекает вода. Ракеты взмывали далеко позади.
Он стал подыматься по лестнице. Правый сапог был полон крови…».
Доминантный очаг возбуждения в коре головного мозга затормозил все другие нервные центры и болевые импульсы, которые продолжали поступать в центральную нервную систему, притягивались господствующим очагом, поддерживая его и усиливая. Такое состояние сопровождается сильнейшим возбуждением симпатической нервной системы. В эти минуты симпатические центры, узлы и нервные волокна находятся в состоянии высшего напряжения. Весь организм подчинен одной единой цели — защите от опасности. Опасность миновала, и все возвращается к норме, восстанавливаются заторможенные физиологические процессы, успокаиваются перевозбужденные клетки и органы.
Но случается так, что опасность це исчезает. Разрушительные вредоносные раздражения продолжают действовать, и постепенно начинается вторая стадия болевой реакции, протекающая совсем иначе, чем только что описанная.
Вернемся к нашему опыту. После длительного раздражения седалищного нерва электрическим током собака начинает гораздо слабее реагировать на боль. Она не стонет, не кричит. Зрачки у нее суживаются, изо рта начинает вытекать жидкая (парасимпатическая) слюна, кровяное давление начинает падать, температура тела снижается. В этой стадии кровь содержит лишь следы адреналина, но зато в ней много другого вещества — ацетилхолина, накопление которого, как мы уже знаем, наблюдается при возбуждении парасимпатического отдела вегетативной нервной системы.
Ацетилхолин начинает появляться в крови и тканях еще в тот период, когда симпатическая нервная система не только возбуждена, но даже перевозбуждена. Организм защищается от резкого преобладания тонуса симпатической нервной системы, от огромного количества адреналина и адреналиноподобных веществ в крови, используя все свои защитные и компенсаторные механизмы. Он мобилизует все силы для того, чтобы противопоставить возбуждению симпатического отдела вегетативной нервной системы достаточно мощную оборону.