Боль мне к лицу
Шрифт:
Оперативники не находят ничего, кроме ночлежки бомжей. Мы медленно поднимаемся обратно, и я ловлю разочарование в глазах Ваниных сотрудников. Самый молодой парень, с которым я общалась в прошлый раз, отворачивается, стоит только мне посмотреть на него.
Дождь, стихающий лишь на короткое мгновение, снова усиливается. Я понимаю, что промокла насквозь.
Иван протягивает мне руку, помогая взобраться наверх, и от тепла горячей ладони, от ощущения его кожи я задыхаюсь.
Толя скрывается в толпе полицейских; я не упоминаю, как мы оказались с ним рядом, да никто
— Повтори еще раз, что видела.
Я снова перечисляю все, что успела запомнить, но Иван прерывает меня жестом, доставая звонящий мобильный.
— Да, — отвечает быстро, и вдруг лицо его меняется: я вижу ужас, охватывающий мужчину. Он раскрывает рот, пытаясь что-то сказать, но не может. В неожиданном порыве я подлетаю ближе, прислушиваясь к раздающимся из телефона методичным звукам, и тут же понимаю — это бой курантов. Насчитываю четыре, после чего звучит гимн России — именно так, как бывает в новогоднюю ночь. — Нееет! — вдруг разрывается криком Доронин и швыряет сотовый в кусты.
Я отодвигаюсь от него в испуге, боясь попасть под горячую руку, но застываю на середине шага.
«Меридианная», — шепчет четвертый голос, и я повторяю вслух адрес. Иван снова хватает меня за руку, помогая не упасть в грязь, и мы бежим с ним к джипу, надеясь, что шанс еще есть.
… Восемь минут требуется, чтобы оказаться у следующего моста. Доронин выбегает первым, в руках его — пистолет. Я не свожу взгляда с оружия, и почти утыкаюсь в его спину, не успевая резко затормозить, когда он неожиданно останавливается.
Выглядываю из-за плеча и зажимаю рот, чтобы не закричать. Даже с моего места видна темная фигура, словно парящая в воздухе. Ноги качаются в полуметре от земли, и не остается никаких шансов, что подвешенный человек еще жив.
Иван бежит, дважды теряя равновесие. Падает, упираясь коленями и ладонью в лужу, приподнимая руку с пистолетом, и тут же поднимается. Я несусь за ним, не веря в происходящее.
Мы замираем в трех метрах от новой жертвы убийцы.
Темные волосы, как и в прошлый раз, закрывают лицо, но мне не нужно его видеть, чтобы понять, кто перед нами. Черная майка скрывает вспоротый живот. Я не сразу понимаю, чем обвита шея женщины, но когда вглядываюсь, то краска отливает от лица.
Змея, выполненная настолько искусно, что кажется живой. Точная копия той, которую я выкинула в мусорное ведро. Или та же самая…
— ЯНА! — отчаянье переполняет Доронина, и он шагает вперед, опускаясь на колени перед тем, что осталось от его жены. Утыкается в ноги, останавливая маятник, и ревет раненым зверем.
Я отворачиваюсь, не в силах наблюдать эту картину и слышать его рыдания.
Подъехавшие оперативники застывают рядом со мной, не зная, как поступить дальше. Я отхожу назад, решая, что мне здесь больше нечего делать.
Преграды на пути к Ивану уже нет. Да только и он не стал ближе…
Уйти далеко не удается.
Я вижу спешащего Петра. Лицо, лишенное всякого цвета — он настолько
Он останавливается рядом со мной, тяжело дыша. Из приоткрытого рта вырывается хриплое дыхание. Адвокат скользит взглядом по толпе людей, смотрит на меня, будто не узнавая, и снова поворачивается в сторону полицейского.
Иван уже не кричит; я вижу только, как сотрясается его спина. Доронин сидит в той же позе, не выпуская из объятий тело жены. Петр проходит сквозь тяжелое молчанье спецгруппы, останавливается и садится рядом с братом, задирая голову — так, что лицо Яны, спрятанное под волосами, оказывается почти над ним.
Мне хочется плакать, но слезы не идут. Вакуум, появившийся внутри живота, разрастается, засасывает эмоции, оставляя после себя плотную кожуру пустого человеческого тела. Я чувствую себя полой, выпотрошенной до конца.
С трудом отвожу глаза от чужого горя.
Сбоку видна знакомая фигура Толика. Ему так и не удалось поймать убийцу, загладить свою вину, но шанс еще остается. И инструментом в поисках маньяка по-прежнему остаюсь я. Вспоминая, как он обращался со мной всего час назад, решаю, что лучшим будет скрыться, пока очередная умная идея не посетила его голову.
Я иду к остановке, не заботясь о том, чтобы предупредить кого-то о своем уходе. Мокрая одежда липнет к коже, вызывая озноб; обувь, тяжелая от грязи, хлюпает водой, после того, как я несколько раз с размаху наступаю в лужу.
Куда бы я ни смотрела, на чем не останавливала свой взгляд, передо мной всегда одна и та же картина — подвешенная девушка и два сломанных брата у ее ног.
Всего одной жертвой убийце удается добраться сразу до двоих. «Как мне найти тебя, чудовище?» Сейчас я мечтаю лишь о том, чтобы остановить зверя, подбирающегося все ближе и ближе, не думая о собственной безопасности.
Холодная ярость наполняет изнутри, пробираясь в каждую клетку тела.
Я обязана сделать все, чтобы наказать его — наказать так, как он того достоин.
Подгоняемая этими чувствами, не замечаю, как добираюсь пешком до дома. В коридоре первым делом скидываю с себя всю одежду, забираюсь под горячий душ. Пар наполняет комнату, скрывая очертания предметов, и я подставляю затылок под струю, стараясь выбить образ мертвой Яны из начинающей болеть головы.
Черт, только мигрени еще не хватало. Сейчас мне нужна способность ясно соображать.
Забираюсь на подоконник в одном полотенце, затягиваясь сигаретой. Дико хочется оказаться рядом с Иваном, поддержать его, но понимаю, что это вызовет лишь раздражение. Меня терзает стыд, когда я переключаюсь на мысли о том, что у нас еще возможно совместное будущее.
— Как плохо быть влюбленной дурой, — вздыхаю, выкидывая окурок в форточку.
После долго сижу на полу в зале, гипнотизируя телефон. Позвонит ли хоть кто-нибудь? Вспомнит сегодня обо мне?
Я хочу и не хочу этого одновременно, но вынужденное бездействие не дает покоя. Оценивающе смотрю на погоду за окном, — с неба все еще льет, поэтому возвращаюсь в прежнюю позу и замираю.