Боль
Шрифт:
– Не дёргайся!
Жертва и перестала дёргаться. То ли от того что устала, то ли знала, что это бесполезно. Лев повёл её в заброшку через небольшое кукурузное поле, по протоптанной тропинке. А жертва шла. Но шла как-то не уверенно, словно боясь, что вот, вот влепится в стену или рухнет в обрыв. И всё же шла.
Всё-таки балаклава удивительное изобретение – думал Лев – ни она моего лица не видит, ни я её. И в этом он был прав.
Девушку он привёл на второй этаж заброшки (последний этаж). Там повсюду валялись кирпичи, доски, ржавые гвозди, да и вообще очень много мусора заброшенных зданий. Ведь каждый из нас там бывал или хотя-бы видел, что это такое и что там есть. И обычно, про заброшенные здания ходит много всяких легенд, например, ночью там
Девушка стояла посередине пыльной комнаты. Её ноги мелко тряслись, а руки были связанны за спиной, не давая ей сохранять равновесие и постоянно заставляя её переступать с одной на другую трясущуюся ногу. Зубы с силой сжимали грязный платок, порывистое дыхание разбила на миллионы отрывков мелкая дрожь.
– Ты прокурор? – Спросил Лев, когда наконец-то насмотрелся на свою жертву (чего увидишь с его, то зрением и в этой кромешной южной темноте?) и ещё раз подумал о вечере в компании с Севой и Викой.
Девушка попыталась что-то пробубнить, но дрожь забила её голос и поэтому она просто кивнула.
«Власти не дают нам зарабатывать как они, – вспоминал Лев слова Кости – а когда мы начинаем это делать, они тыкают нам в нос своим уголовным кодексом. Хотя даже не знают, что может им грозить за их деяния». Вспомнив это, Лев пнул по ногам прокурора, и та неуклюже повалилась на пыльный пол.
– Чтишь законы? – Спросил Лев. Девушка не ответила. Лишь начла тяжелее дышать.
– Я ещё раз спрашиваю, чтишь??? – Крикнул Лев и пнул ей прямо по животу, от чего она застонала и сжалась, при этом собирая на свою одежду строительную пыль. Он пнул её ещё раз, но уже выше, в солнечное сплетение, и не так сильно, но девушка пыталась закрыть от него живот. Какой-то инстинкт говорил ей, что это самое уязвимое место. Она плакала и стонала
– Сколько ты зарабатываешь? – Прикрикнул Лев и ещё раз, уже другой ногой приложил ей по лицу.
Девушка рвалась ответить, но грязный платок во рту мешал ей это сделать. Она стонала, стараясь назвать цифру, дабы угодить Льву, но платок…
– Знаю, что много! – Гаркнул Лев и ещё ударил ей ногой куда-то по рёбрам. Девушка взвыла.
Лев чертыхнулся и закурил. Он вдруг подумал, что, наверное, сейчас Севастьян и Вика сидят дома и ждут его, ведь они всегда были рады его у себя принять, да и он любил коротать с ними вечность. Он с досады ещё раз пнул девушку, и достал телефон.
– Да, привет, сегодня вечером я приду да? – Говорил Лев в трубку Севастьяну – ну наверное на работе задержалась, не переживай, ты ведь знаешь этих юристов – Усмехнулся Лев и покосился на свою жертву. Точнее, она походила на тёмный силуэт, как из детской страшилки, про тёмный-тёмный город, дом, в котором тёмный-тёмный человек,… а вот из этого тёмного человека уже сочилась тёмная-тёмная кровь, он понял это по запаху, и шла она не откуда то, а изо рта. Девушка сидела, вжимаясь в угол, прижимая к себе колени, а из-под балаклавы, без дырок для глаз, доносились робкие всхлипы. Только не это. Девушка думала, что слезами ещё сильнее разозлит своего маньяка и по этому, прикусив платок, сглатывала комки крови и сдавленно рыдала.
Женские
– Не сдашь меня? Не сдашь?!! – Спросил он почти шёпотом, выдыхая в лицо жертве последний сигаретный дым. – Не выступишь против меня? Нас? Не делай этого, слышишь! А то… считай сегодняшний вечер, был предупреждением!!! – Закричал он в лицо своей жертве так, что она начала активно кивать, цепляясь балаклавой за острые выступы стен, от чего её «головной убор» прилично съехал.
Лев попинал девушку ещё и ещё, даже не со злости, а просто с желанием побыстрее убраться.
Он как при свете дня видел окровавленный бетонный пол, густые куски крови вместе с кашлем выходят из её рта, смешиваясь с бетонным крошевом на полу, и она прокурор. Хотя слово «прокурор» мало что для него значило. Он сделал то, что от него требовали. Завтра он получит свою долю с этого дела и забудет как страшный сон. Сколько ещё таких ночей ему нужно пережить, сколько ещё таких дурных снов ему предстоит забыть? Стоит ли это тех денег? – Спрашивал он сам себя, и не понимал, как на такое можно ответить «нет».
***
Лев последний раз окинул взглядом тело, точнее тёмный силуэт, и пошёл к выходу. Но в последний момент остановился и обернулся ещё раз. Она дышала. Слабо, но настойчиво вбирала в себя воздух и отдавала его вместе с кровью этому холодному бетонному полу. Она, наверное, умрёт уже к утру. Лев не хотел видеть её смерти, в этом случае он бы взял её на себя. Но он уйдёт, а умрёт она ближе к рассвету, когда его уже не будет рядом. Балаклава на её голове, от частых киваний, съехала, и казалось, будто это такой неправильный нарост на лбу. Вдруг ему резко захотелось узнать, кого таит под собой темнота балаклавы. И он подошёл, аккуратно задирая края. Свою он не снял, боялся, что девушка может выжить.
На него, из темноты здания посмотрели знакомые глаза. Он их узнал. Пусть они были в слезах, и в их глубине таился страх и ужас, но это были знакомые глаза. Лев испугался. Вдруг это кто-то из знакомых? Он хотел посмотреть на лицо, но боялся узнать кого-либо. Он не мог оторваться от неё. Боялся посмотреть на лицо и кого-то узнать! Но глаза всё так же беспощадно и ясно говорили ему кто это. Он отказывался верить. Он поверит в зомби апокалипсис, поверит в магию и драконов! Но только не в хозяйку этих глаз. Она сморгнула слёзы и как чистая родниковая вода на Льва посмотрела пара до боли знакомых глаз. Глаз Виктории.
Он отшатнулся от неё, как от чумной и плавно съехал по стенке вниз, чувствуя, как горячая кровь в жилах наливается азотом, стягивал с себя балаклаву. Какая разница, что теперь с ним будет. Это дно. Дно, которое Лев встретил смачно, лицом. Он шёл к нему, сам того не зная. Вообразил себе белый свет и тянулся к нему, а сам неумолимо погружался в вязкую черноту, пока не оказался тут, и не увидел тело Виктории, на холодном бетонном полу, усыпанном ржавыми гвоздями и битым стеклом, тело, теряющее такую ароматную и в тоже время противную, кровь. Осознал, что это и есть конец. Конец его как человека, по крайней мере, в глазах Виктории.