Больница Преображения
Шрифт:
– Kommen Sie, bitte [проходите, пожалуйста (нем.)], - проговорил немец и учтиво пропустил его вперед.
Все сидели молча. Вдруг совсем рядом прозвучал выстрел - словно раскат грома в замкнутом пространстве. Стало страшно. Даже немцы, болтавшие на диванчике, притихли. Каутерс, весь в поту, скривился так, что его египетский профиль превратился чуть ли не в ломаную линию, и с таким ожесточением сжал руки, что, казалось, заскрипели сухожилия. Ригер по-ребячьи надул губы и покусывал их. Только Носилевская - она ссутулилась, подперла голову руками, поставив
Стефану почудилось, будто в животе у него что-то распухает, все тело раздувается и покрывается осклизлым потом; его начала бить омерзительная мелкая дрожь, он подумал, что Носилевская и умирая останется красивой, - и мысль эта доставила ему какое-то странное удовлетворение.
– Кажется... нас... нас...
– шепнул Ригер Сташеку.
Все сидели в маленьких красных креслицах, только ксендз стоял в самом темном углу, между двумя шкафами. Стефан бросился к нему.
Ксендз что-то бормотал.
– У-убьют, - проговорил Стефан.
– Pater noster, qui est in coelis [Отче наш, иже еси на небесех (лат.)], - шептал ксендз.
– Отец, отец, это же неправда!
– Sanctificetur nomen Tuum... [да святится имя Твое... (лат.)]
– Вы ошибаетесь, вы лжете, - шептал Стефан.
– Нет ничего, ничего, ничего! Я это понял, когда упал в обморок. Эта комната, и мы, и это все; это - только наша кровь. Когда она перестает кружить, все начинает пульсировать слабее и слабее, даже небо, даже небо умирает! Вы слышите, ксендз?
Он дернул его за сутану.
– Fiat voluntas Tua... [да будет воля Твоя... (лат.)] - шептал ксендз.
– Нет ничего, ни цвета, ни запаха, даже тьмы...
– _Этого_ мира нет, - тихо проговорил ксендз, обращая к нему свое некрасивое, искаженное страданием лицо.
Немцы громко засмеялись. Каутерс резко встал и подошел к ним.
– Entschuldigen Sie, - сказал он, - aber der Herr Obersturmfuhrer hat mir miene Papiere abgenommen. Wissen Sie nicht, ob... [Простите, но господин оберштурмфюрер забрал мои бумаги. Разве вы не знаете, что... (нем.)]
– Sie missen schon etwas Gedud haben [вам надо немного потерпеть (нем.)], - оборвал его плотный, широкоплечий немец с красными прожилками на щеках. И продолжал рассказывать приятелю: - Weisst du, das war, als die Hauser schon alle brannten und ich glaubte, dort gebe es nur Tote. Da rennt Dir doch plotzlich mitten aus deni grossten Feuer ein Weib schnurstracks auf den Wald zu. Rennt wie verruckt und presst eine Gans an sich. War das ein Anblick! Fritz wollte ihr eine Kugel nachschicken, aber er konnte nicht einmal richtig zielen vor Lachen - war das aber komisch, was? [Ну, знаешь, как уже все дома горели, я и подумал, что там одни мертвые, тут вдруг прямо из огня баба как выскочит и давай к лесу. Несется, как угорелая, и к себе гуся прижимает. Вот картина-то! Фриц хотел пульнуть ей вдогонку, да от смеха никак не мог на мушку поймать - вот смехота-то, да? (нем.)]
Оба рассмеялись. Каутерс стоял рядом и вдруг невероятным образом
Рассказчик нахмурился.
– Sie, Doktor, - заметил он, - waram lachen Sie? Da gibt's dock fur Sie nichts zum Lachen [Вы, доктор, вы-то чего смеетесь? Для вас тут ничего смешного нет! (нем.)].
Лицо Каутерса пошло белыми пятнами.
– Ich... ich...
– бормотал он, - ich bin ein Deutscher! [Я... я... я немец (нем.)]
Сидевший вполоборота немец смерил его снизу взглядом.
– So? Na, dann bitte, bitte [Да? Ну, тогда пожалуйста, пожалуйста (нем.)].
Вошел высокий офицер, которого они прежде не видели. Мундир сидел на нем как влитой, ремни матово поблескивали. Без каски; вытянутое, благородное лицо, каштановые с проседью волосы. Он оглядел присутствующих - стекла очков в стальной оправе блеснули. Хирург подошел к нему и, встав навытяжку, протянул руку:
– _Фон_ Каутерс.
– Тиссдорф.
– Herr Doktor, was ist los mit unserem Professor? [господин доктор, что случилось с нашим профессором? (нем.)] - спросил Каутерс.
– Machcn Sie sich keine Gedanken. Ich werde ihn mit dem Auto nach Bieschinetz bringen. Er packt jetzt seine Sachen [Можете не беспокоиться. Я возьму его в машину, отвезу в Бежинец. Он уже собирает вещи (нем.)]
– Wirklich? [В самом деле? (нем.)] - вырвалось у Каутерса.
Немец покраснел, затряс головой.
– Mein Herr!
– Потом улыбнулся.
– Das mussen Sie mir schon glauben [Милостивый государь! Вы должны мне верить (нем.)].
– Und warum werden wir hier zuruckgehalten? [А зачем нас здесь держат? (нем.)]
– Na, na! Es stand ja schon tibel um Sie, aber unser Hutka hat sich doch noch beruhigcn lassen. Sie werden jetzt nur bewacht, well Ihnen unsere Ukrainer sonst etwas antun konnten. Die lechzen ja nach Blut wie die Hunde, wissen Sie [Ну, ну! С вами было уж дело плохо, так ведь наш Гутка теперь угомонился. Вас теперь будут только охранять, чтобы наши украинцы ничего такого вам не причинили. Они, знаете, прямо крови жаждут, словно собаки (нем.)].
– Ja? [Да? (нем.)] - изумился Каутерс.
– Wie die Falken... Man muss sie mit rohem Fleisch futtern [Как соколы... Их приходится кормить сырым мясом (нем.)], - рассмеялся немецкий психиатр.
Подошел ксендз.
– Herr Dortor, - сказал он, - Wie kam das: Mensch und Arzt, und Kranke, die Erschiessen, die Tod! [Господин доктор, как это можно: человек и врач, и больные, расстрел смерть! (искаж нем.)]
Казалось, немец отвернется или попытается заслониться рукой от черного нахала, но неожиданно лицо его просветлело.
– Jede Nation, - заговорил он глубоким голосом, - gleicht cinem Tierorganismus. Die kranken Korpersellen mussen manchmal herausgeschnitten werden. Das war eben so ein chirurgischer Eingriff [Каждая нация подобна организму животного. Больные органы порой необходимо удалять. Это было своего рода хирургическое вмешательство... (нем.)].