Больница Преображения
Шрифт:
Через плечо ксендза он смотрел на Носилевскую. Ноздри его раздувались.
– Aber Gott, Gott [но Боже, Боже... (нем.)], - все повторял ксендз.
Носилевская по-прежнему сидела молча, не шевелясь, и немец, который не сводил с нее глаз, заговорил громче:
– Ich kann es Ihnen auch andcrs crklaren. Zur Zeit des Kaisers Augustus war in der Galilea ein romischer Statthalter, der ubte die Herrschaft ubei die Juden, und hiess Pontius Pilatus... [Я могу объяснить это и иначе. Во времена цезаря Августа был
Глаза его горели.
– Стефан, - громко попросила Носилевская, - скажите ему, чтобы он меня отпустил. Мне не нужна опека, и я не могу тут больше оставаться, так как...
– Она смолкла на полуслове.
Стефан, растроганный (она впервые назвала его по имени), подошел к Каутерсу и Тиссдорфу. Немец вежливо поклонился ему.
Стефан спросил, могут ли они уйти.
– Sie wollen fort? Alle? [Вы хотите уйти? Все? (нем.)]
– Frau Doktor Nosilewska [госпожа доктор Носилевская (нем.)], - не очень уверенно ответил Стефан.
– Ach, so. Ja, naturlich. Gedulden Sie sich bitte noch etwas [Ах, так. Да, конечно. Потерпите еще немного, пожалуйста (нем.)].
Немец сдержал слово: их освободили в сумерки. В корпусе было тихо, темно и пусто. Стефан пошел к себе; надо было собраться в дорогу. Зажег лампу, увидел на столе записную книжку Секуловского и бросил ее в свой открытый чемодан. Потом посмотрел на скульптуру; она тоже лежала на столе. Подумал, что ее создатель валяется где-то тут, поблизости, в выкопанном утром рву, придавленный сотней окровавленных тел, и ему стало нехорошо.
Его чуть не вырвало, он повалился на кровать, коротко, сухо всхлипывая. Заставил себя успокоиться. Торопливо сложил вещи и, надавив коленом, запер чемодан. Кто-то вошел в комнату. Он вскочил - Носилевская. В руках она держала несессер. Протянула Стефану продолговатый белый сверток: это была стопка бумаги.
– Я нашла это в вестибюле, - сказала она и, заметив, что Стефан не понял, пояснила: - Это... это Секуловский потерял. Я думала... вы его опекали... то есть... это принадлежало ему.
Стефан стоял неподвижно, с опущенными руками.
– Принадлежало?
– переспросил он.
– Да, верно...
– Не надо сейчас ни о чем думать. Нельзя.
– Носилевская произнесла это докторским тоном.
Стефан поднял чемодан, взял у нее бумаги и, не зная, что с ними делать, сунул в карман.
– Пойдемте, да?
– спросила девушка.
– Ригер и Паенчковский переночуют здесь. И ваш приятель с ними. Они останутся до утра. Немцы обещали отвезти их вещи на станцию.
– А Каутерс?
– не поднимая глаз, спросил Стефан.
– Фон Каутерс?
– протянула Носилевская.
– Не знаю. Может, и вообще тут останется.
– И добавила, встретив его удивленный взгляд: - Тут будет немецкий
– Ах да, - отозвался Стефан. У него разболелась голова, заломило в висках, словно обручем сдавило лоб.
– Вы хотите здесь остаться? А я ухожу.
– Вы... я любовался вашей выдержкой.
– Меня едва на это хватило. Сил больше нет, я должна идти. Я должна отсюда уйти, - повторила она.
– Я пойду с вами, - неожиданно выпалил он, чувствуя, что и он не может больше притрагиваться к вещам, которые еще хранили тепло прикосновений тех, кого уже нет, дышать воздухом, в котором еще носится их дыхание, не может оставаться в пространстве, которое еще пронизывают их взгляды.
– Мы пойдем лесом, - заметила она, - это самый короткий путь. И Гутка сказал мне, что украинцы патрулируют шоссе. Мне бы не хотелось с ними встречаться.
На первом этаже Стефан вдруг в нерешительности остановился.
– А те...
Она поняла, о чем он.
– Пожалуй, лучше пожалеть и их, и себя, - сказала Носилевская - Всем нам нужны другие люди, другое окружение...
Они подошли к воротам; вверху шумели кроны темных деревьев, и это походило на гул холодного моря. Луны не было. У калитки перед ними вдруг выросла огромная черная фигура.
– Wer da? [Кто там? (нем.)]
И белый луч фонаря стал ощупывать их. На фоне поблескивавших листьев стало видно лицо Гутки. Немец обходил парк.
– Gehen Sie [проходите (нем.)].
– Он махнул рукой.
Они прошли мимо него.
– Hallo! [Эй! (нем.)] - крикнул он.
Они остановились.
– Ihre erste und einzige Pflicht ist Schweigen. Verstehen Sie? [Ваша первая и единственная обязанность - молчать. Поняли? (нем.)]
Слова эти прозвучали угрозой.
Может, причиной тому был исполосованный клиньями тени свет, однако развевающийся, длинный, до пят, плащ и лицо со сверкающей полоской мелких зубов придавали его фигуре нечто трагическое.
Минуту молчали, потом Стефан сказал:
– Как они могут делать такое и жить?
Они уже вышли на темную дорогу и проходили как раз под накренившейся каменной аркой со стершейся надписью; на фоне неба она казалась темным полукругом. Опять свет: Гутка размахивает фонарем, прощается с ними. И опять мрак.
Пройдя второй поворот, они сошли с дороги и, увязая в грязи, побрели к лесу. Деревьев вокруг становилось все больше, они были все выше. Ноги утопали в сухих листьях, журчавших, как вода при ходьбе вброд. Шли долго.
Стефан взглянул на часы: они уже должны были бы выйти на опушку леса, откуда видна станция. Но он ничего не сказал. Они шли и шли, спотыкаясь, чемодан оттягивал руку, а лес вокруг однообразно шумел, и сквозь ветви изредка призрачно просвечивала ночная туча.