Больно не будет
Шрифт:
Кира сказала:
— Ой, Нателла Георгиевна, вы меня интригуете!
Короткий одобрительный смешок.
— Ладно, девочка, спи спокойно. Поговорим об этом не по телефону.
— Ну чего от тебя хочет старуха? — спросил Гриша, когда она вернулась в комнату.
— Старуха затевает какую-то ловушку. А меня хочет использовать как приманку, — усмехнулась Кира.
— Как бы ей не промахнуться.
— Она редко промахивается.
— Держись от нее подальше, — посоветовал муж.
— Дистанцию, к сожалению, выбирает она. Мы все перед ней как малые дети.
Позже, когда они
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Степан Анатольевич Кучкин, мужчина низенький, невзрачный, но верткий и громогласный, а в некоторых случаях и волевой, подловил Киру на переходе между этажами. Он работал заведующим отделом технической информации, с Кирой по службе никак не смыкался, и то, что он кинулся к ней как к хорошей знакомой, она сразу связала со вчерашним разговором с Нателлой Георгиевной. Может быть, во время разговора он сидел у Нателлы Георгиевны под рукой, с него станется. Кучкин обладал способностью возникать неожиданно в тех местах, где его совсем не предполагали видеть и где его появление было нежелательно. В издательстве он имел двусмысленное прозвище «информатор». С одной стороны, в этом прозвище не было ничего обидного, его можно было напрямую связать с должностью Степана Анатольевича, но бывали случаи, когда оно приобретало зловещий оттенок.
— Какую-то коварную издевку судьбы я в этом вижу! — сказал Кучкин, поздоровавшись и изысканно поцеловав Кире ручку.
— В чем, Степан Анатольевич? — заранее готовно улыбаясь, спросила Кира.
— В том, что мы встречаемся в основном на лестничной клетке.
— А где же нам еще встречаться?
— Эх, почему я не длинноногий красавец с кудрями до плеч. Тогда вы, Кира, вряд ли задали бы мне такой каверзный вопрос. Ха-ха-ха! Чувствуете мой юмор?
— Ха-ха-ха! Еще бы!
Она сделала движение, чтобы идти своей дорогой — в столовую. Кира знала, что от Кучкина лучше всего отвязаться сразу и решительно; если втянешься в разговор, он так опутает — два дня будешь вспоминать и плеваться. Но Кучкин не дал ей так просто уйти, и это было еще одним доказательством того, что он заговорил с ней не случайно.
— Кира, вы хорошо знакомы с Петром Исаевичем?
— Тихомировым? Не больше, чем с вами. Он ведет редакцию культурной жизни. А что?
— Но вы про него слышали?
— А что я могла слышать?
Кира, конечно, слукавила. Про Тихомирова она много слышала. И не только она. С лица Кучкина сошло выражение озорной приязни, и оно стало предельно серьезным, даже с оттенком суровости. Чудно владел своим лицом Кучкин. У него было в запасе несколько выражений, которые он менял, как бы стирая тряпкой с доски меловые рисунки. Вот это выражение суровой озабоченности он обыкновенно принимал на собрании, если его выбирали в президиум.
— Совсем худо с Тихомировым, — сокрушенно заметил Кучкин. — Можно сказать, на глазах погибает человек. И даже,
Тихомиров в издательстве на глазах у всех погибал лет десять — это тоже все знали. Он пил горькую.
— А что с ним? — спросила Кира.
Из-под маски озабоченности, которую напялил на себя Кучкин, неожиданно выскочил бесенок азарта. Кучкин смутился — видимо, бесенок на секунду вырвался из-под его контроля, очарованный кристальной невинностью Киры. «Ну-ну! — подмигнул ей бесенок. — Уж мы-то с тобой прекрасно понимаем друг друга. Но ты здорово держишься, молодец!» Кучкин мгновенным напряжением бровей загнал бесенка в глубь зрачков.
— Знаете, Кира, так печально это наблюдать, как гибнет чудесный, умный человек. Вот она, трагедия русского необузданного характера. Как уж покатимся под уклон, так и не остановимся, пока дна не увидим. Вы согласны?
Теперь Кучкин, умело переступая, оттиснул Киру к окну и таким образом отрезал ей пути отступления. Редкие знакомые, пробегавшие мимо них в столовую, с удивлением оглядывались, видя эту идиллию — информатора Кучкина, интимно беседующего с издательской чаровницей Кирой Новохатовой.
— И вот что примечательно, — продолжал Кучкин, не дождавшись ответа. — Другому бы, веди он себя, как Тихомиров, сто раз шею намылили. А ему все сходит с рук. Обаятельнейший он человек, правда?
«Еще бы ему не сходило с рук», — подумала Кира. Дело в том, что Тихомиров, кроме того, что пил горькую и частенько буйствовал, приходился двоюродным братом директору издательства. Но и это не все. Тихомиров Петр Исаевич сам по себе был грозным и значительным человеком, как гора, к нему по пустякам и подступиться было боязно. И уж никак не собиралась Кира обсуждать его достоинства и недостатки с Кучкиным.
— Ой, извините, — сказала она поспешно. — Мне надо бежать. Мне же очередь заняли в столовой.
Вторично возник в очах Кучкина всеведущий бесенок. И даже больше не прятался.
— Кира, Кира, прелестница вы наша. Правду говорила про вас Нателла Георгиевна. Вы не только красивы и умны, но и похвально скрытны. Какое редкое для женщины качество. Особенно для наших трещоток. Ведь им ничего сказать нельзя, чтобы это сразу не стало достоянием общественности. Да еще перевранное стократ. Ха-ха-ха!
«Ого! — Кира внутренне напряглась. — Значит, я права, значит — Нателла Георгиевна. Но при чем здесь Тихомиров? О-о, в какую глубокую яму девушку заманивают!»
— Да что с вами, Кира?!
— Ха-ха-ха! Боюсь, суп остынет!
— Ну ступайте, ступайте, коварная девица. Надеюсь, со временем вы будете мне доверять больше.
От этого разговора остался осадок, как от выпитого прокисшего молока. Жила спокойно — так на тебе. Теперь думай, изворачивайся. А по какому поводу и с какой стати? Кира с утра не позвонила Нателле Георгиевне и не зашла к ней, оттягивала неприятную минуту, но, наверное, напрасно. Наверное, следует сразу поставить точки над «и», чтобы ее оставили в покое. И ведь сама виновата. Зачем лезла к матерой интриганке, зачем с ней хороводилась? Любопытной Варваре на рынке нос оторвали. Вот и тебе скоро оторвут. Товарищи предупреждали. Надо верить товарищам и коллегам, не считать себя умнее всех.