Болотные робинзоны
Шрифт:
Все точно подтянулись, подбодрились и двинулись быстрее.
Зоркие глаза Степана заметили, что Маринка уже несколько раз споткнулась, но мужественно, не жалуясь, шагала дальше. Поравнявшись с ней, он молча поднял её на воздух и снял с ног маленькие лыжи.
— Держи, Гришака, — сказал он. — А ты, щегол, садись мне на плечи, да держись крепче, поедешь верхом.
Маринка вздохнула, хотела что-то сказать, но тут же опустила голову и затихла.
Гришака шёл, плотно сжав губы и сдвинув брови.
— Из тебя настоящий лыжник выйдет, мальчуган, —
Последние деревья расступились уже в темноте, впереди забелело широкое ровное пространство — озеро, покрытое снегом.
Дед Никита повернулся и каким-то новым, строгим голосом проговорил:
— Так что дошли, товарищ командир. Лебяжье это озеро.
— К самым нашим землянкам вывел, ну и молодец, дед, — отозвался Сергей Ильич и, подойдя ближе, протянул ему руку.
— А народ ваш где? — удивился дед.
Сергей Ильич тихо рассмеялся:
— А ты думал — часовые «кто идёт» кричать будут? Тут они. Тут. И нас уже увидели. Сейчас птенцов ваших в землянку снесут, отогреть и накормить. Пойдём и мы туда: перед полётом заправишься.
Землянку под старой елью и днём рассмотреть было нелегко: так заботливо прикрыла её метель толстым снежным одеялом. Сергей Ильич вошёл в низкую дверь, немного нагнувшись, дед Никита протиснулся с трудом, выпрямился и осмотрелся. Партизаны, переговариваясь с детьми, осторожно укладывали их на широкие нары. Многие, глядя на маленькие фигурки в смешных самодельных заячьих шубках, вздыхали, отворачивались я проводили ладонью по глазам. Свои дети и внуки, такие же маленькие в беспомощные, вспомнились им.
Дед Никита постоял и кашлянул, раз, другой…
— Товарищ командир, — дед медленно снял шапку, осторожно поправил за ушами крючки очков, точно не решаясь отнять от них руки. — Товарищ командир, — повторил он, — хочу я вас спросить: вы мне эти очки как дали? — голос деда Никиты был таким взволнованным, что все с удивлением обернулись к нему.
— Совсем дал, дедушка, — улыбнулся Сергей Ильич. — Носи на здоровье. А теперь собирайся в самолёт.
Но дед Никита не спешил.
— Я вам так объясню, товарищ командир, — сказал он уже твёрдо. — Я теперь опять как молодой, каждую тропку в лесу вижу. Теперь не то что лапти плести, а вас куда хочешь приведу и выведу. И потому я теперь у вас тут и останусь, как мне дело нашлось. — Дед помолчал и уже весело добавил: — А если надо, то опять же и лапти сплести могу! — И, вынув из кармана кочедык, он взмахнул им и снова спрятал в карман.
Сергей Ильич минуту молчал, испытующе глядя снизу вверх на деда. Затем кивнул головой и серьёзно сказал:
— Спасибо, дед, оставайся. — Обернувшись к бойцам, приказал: — Детей и бабку накормить и вести к самолёту, чтобы через полчаса всё было готово. Детям с собой горячего чая в термосах. Живо!
Бабушка Ульяна, сидевшая на нарах в уголке около детей, встала и подошла к деду Никите.
— Хорошо ты сказал, дед, — вымолвила она, и всё её морщинистое лицо осветилось лаской. — Доброе твоё дело. А мне, видно, и дальше судьба моих пташек греть. Прощай, дед, может, ещё свидимся!
— Прощай, Ульяна, — проговорил дед Никита. Он стоял, держа шапку в руке и то взглядывал на бабушку Ульяну, то со вздохом отворачивался. Не привык он говорить ласковые слова, но сейчас ему трудно было проститься с бабушкой Ульяной, не сказав ей этого ласкового слова. Он переступал с ноги на ногу, попытался засунуть шапку в карман, надел и опять снял её, а бабушка Ульяна, маленькая, закутанная в кусок мешковины вместо платка, всё смотрела на него.
Партизаны стояли вокруг стариков не шевелясь.
— Всех, всех с собой, бабка, вместе… — промолвил наконец дед Никита хриплым, каким-то не своим голосом и замолчал.
Бабушка Ульяна подошла ближе и подняла руки.
— Поцелуемся, дед. А может, и свидимся, — сказала она просто и, обняв седую голову деда, поцеловала его морщинистую щеку. — А теперь помогите, детки, моих птенчиков донести, — обратилась она к партизанам и, отвернувшись, вытерла глаза.
Андрейка, не выпуская руки отца, прижался лицом к его полушубку. Степан наклонился, обнял его за плечи.
— Ну, сын, не надолго расстаёмся, раз я тебя нашёл и другой раз найду. Сашок, бери его за руку.
— Найдёшь… — только успел произнести Андрейка. Степан в последний раз крепко обнял сына, отступил, и темнота закрыла его.
— Идём, Андрейка, — тихо сказал Саша.
На белом снегу озера и в темноте смутно виднелось что-то большое. Самолёт. Около него двигались люди, разговаривая почти шёпотом, приносили и уносили какие-то предметы.
Саша крепко держал руку Андрейки, другой рукой прижимал к груди дрожащую, до смерти перепуганную Шейку.
— Сюда, сюда, — послышался голос Сергея Ильича. — Детей кладите всех рядом, тут подстилка есть, они и не проснутся в пути. Ну, Верушка, ты тут? В добрый час. Бабушка, прощай, скоро увидимся!
Тихий свист прервал его слова.
— Скорей! Скорей! — торопливо прокричали откуда-то из темноты.
— Кончайте!
Шум моторов заглушил остальные слова. Самолёт, вздрогнул и покатился по дорожке. Ещё минута — и он плавно поднялся в воздух. Андрюшкин остров остался далеко позади…
Повесть о болотных робинзонах окончена. Мать Саши стала настоящей матерью упрямого Гришаки и всех малышей Андрюшкиного острова. Бабушка Ульяна всё такая же ласковая и заботливая. И хотя волосы её остались белыми, но морщины на лице заметно разгладились. Так всей большой семьёй и живут они в Малинке, заново отстроенной после войны. Вернулись в Малинку и все жители, которым удалось бежать при нападении немецкого десанта.
Саша и Федоска учатся в одной школе. Они упорно борются за первое место в классе и иногда делят его пополам. Андрейка поленивается, но тоже не очень отстаёт от них.