Большая грудь, широкий зад
Шрифт:
— Господи, яви милость свою, оборони дочь мою и зятя моего, дай им благополучно перебраться через реку, Господи, бесконечно сострадающий и милосердный…
Я услышал шёпот Сыма Ляна:
— Пап, немного потянешь, и порвётся.
Он быстро сунул ножик обратно в карман и снова взял чашку с соусом. Лайди продолжала кормить Сыма Ку. А на реке, в нескольких сотнях метров вниз по течению, плот уже медленно приближался к другому берегу.
Подошедший Лу Лижэнь презрительно глянул на Сыма Ку:
— Ну и аппетит у тебя, брат Сыма!
— Это же блины, что матушка-тёща
Лайди вытащила лук из блина, макнула его в чашку Сыма Ляна и сунула в рот Сыма Ку. Он нарочно разинул рот, чтобы откусить побольше, и продолжал смачно жевать.
Лу Лижэнь покачал головой и направился к нам, словно что-то ища. Матушка взяла Лу Шэнли на руки и без колебаний сунула ему в руки. Лу Шэнли стала вырываться и реветь, и Лу Лижэнь сконфуженно отступил.
— На самом деле завидую я тебе, брат Сыма, — заговорил он, — но таким, как ты, мне не стать.
— Обижаешь, полковник, — отвечал Сыма Ку, прожевав то, что было во рту. — Какая бы ни была твоя победа, её одержал ты. Ты, стало быть, и царь. А я проиграл и стал врагом. Ты теперь нож, а я мясо — руби, кроши как душе угодно, а ты ещё насмешки строишь!
— Никакие это не насмешки. Не хочешь ты понять, какой я смысл в свои слова вкладываю. Ладно, скажу прямо. В округе у тебя, думаю, ещё будет возможность покаяться в своих грехах. А начнёшь отпираться — результат тебе вряд ли понравится.
— Я за свою жизнь и поел, и погулял, можно и помирать. Только вот сына и дочерей оставляю под твой, брат, присмотр.
— Об этом можешь не беспокоиться. Если бы не война, мы с тобой были бы добрыми родственниками, верно?
— Ты, полковник Лу, большой умник. Послушать, как ты о родстве рассуждаешь, так можно подумать, для тебя это нечто святое. Но если призадуматься, так называемые родственные связи основаны лишь на том, кто с кем спит. — И Сыма Ку расхохотался. Но я заметил, что руки у него при этом даже не двинулись.
Бегом вернулись солдаты с чалками. На другом берегу гребцы вместе с конвойными тащили плот вверх по течению. Затащили довольно далеко и стали грести к нашему берегу. Возвращались они очень быстро, потому что гребли более слаженно. Дело пошло и у тех, кто работал с чалками. Плот без помех преодолел середину реки и вскоре пристал к дамбе.
— Закругляйся давай с едой, брат Сыма, — снова стал торопить Лу Лижэнь.
— Наелся уже, — сыто рыгнул Сыма Ку. — Тёщенька, благодарствуйте! И тебе, свояченица, и тебе малышка Юйнюй, всем спасибо! И тебе, сынок, спасибо — столько времени чашку с соусом держал! Фэн, Хуан, слушайтесь бабушку и свояченицу, ведите себя хорошо. Если что не заладится, к пятой тётушке обращайтесь, ей нынче сопутствует успех, а от вашего батюшки удача отвернулась. Младший дядюшка, расти большой, твоя вторая сестра при жизни больше всех тебя любила. Всё говорила, мол, Цзиньтун большим человеком станет, так что ты уж не обмани её ожидания!
От этих слов у меня комок подкатил к горлу.
С приставшего к берегу плота молодцевато спрыгнул преисполненный энтузиазма командир конвоя. Он козырнул Лу Лижэню, тот козырнул в ответ, и оба обменялись крепким рукопожатием: видно было, что они давние знакомцы.
— Славная победа, старина Лу, — поздравил новоприбывший. — Командующий Юй доволен, комиссар Сун, конечно же, в курсе.
Из висевшей у него на поясе сумки он вынул письмо и вручил Лу Лижэню. Взяв письмо, тот бросил в сумку маленький серебряный револьвер:
— Трофей, передай от меня малышке Лань.
— Спасибо от её имени, — поблагодарил конвойный начальник.
Лу Лижэнь тут же протянул руку:
— Ну, давай!
— Что давать? — опешил тот.
— Ты же забираешь у меня пленных, вообще-то расписку надо оформить.
Командир конвоя вытащил из сумки бумагу и ручку, торопливо написал что-то и подал Лу Лижэню:
— Ну ты, брат, не прост!
Лу Лижэнь лишь усмехнулся:
— Сунь Укун [112] был ещё покруче, а вот с Буддой не совладал!
112
Сунь Укун — могущественный царь обезьян, персонаж классического романа «Путешествие на Запад».
— Значит, я у тебя Сунь Укун получаюсь? — хмыкнул конвойный.
— Нет, Сунь Укун — это я, — ответствовал Лу Лижэнь, и, ударив по рукам, они расхохотались.
— Слыхал я, старина Лу, ты кинопроектор захватил? В округе тоже об этом знают, — понизил голос конвойный.
— Уши у вас, видать, длинные, — крякнул Лу Лижэнь. — Передай начальству: вода спадёт — пришлю с оказией.
— Мать-перемать, — негромко выругался Сыма Ку. — Тигр добывает, а медведь поедает!
— Что-что? — недовольно переспросил конвойный начальник.
— Ничего.
— Если не ошибаюсь, знаменитый Сыма Ку?
— Он самый.
— Что ж, командир Сыма, в дороге мы будем следить за вами в оба. Надеемся, что вы будете вести себя соответственно, очень не хочется вернуться с вашим трупом.
— Куда уж мне! — хмыкнул Сыма Ку. — У вас в конвое стрелки с сотни шагов в дерево попадают, очень мне надо становиться живой мишенью.
— Вот это честный ответ настоящего мужчины! — похвалил конвойный. — Ладно, полковник Лу, как договорились. Командир Сыма, прошу на плот.
Сыма Ку осторожно взошёл на плот и так же осторожно уселся посередине. Обменявшись рукопожатием с Лу Лижэнем, командир конвоя устроился на корме лицом к Сыма Ку, держа руку на кобуре.
— Ну уж так-то не надо осторожничать, — усмехнулся Сыма Ку. — Руки у меня связаны, прыгну в воду — так утону. Садитесь поближе, меня подержите, если качать будет.
Не обращая на него внимания, командир конвоя скомандовал солдатам:
— Греби, да поживее.
Мы всей семьёй собрались вместе, храня нашу тайну, и с волнением ждали, чем всё закончится.