Большая игра Слепого
Шрифт:
– Спокойные, пока не напьются, – фыркнула женщина в шелковом платке и покосилась на пьющих в беседке.
А те продолжали разговаривать как ни в чем ни бывало, словно и не слышали ее слов, пили коньяк и закусывали шоколадом.
Но недолго они радовались. Район, в котором прошлой ночью произошло убийство, находился под пристальным вниманием сотрудников правоохранительных органов. Вот и в этот тихий, уютный московский дворик вошли три дюжих, крепких омоновца – верзила-капитан и два сержанта, таких же здоровенных и широкоплечих, как командир, разве только ростом пониже.
Они
– Капитан, – сказал сержант, обращаясь к командиру, – глянь-ка туда. Два каких-то урода сидят. Пойдем, глянем, что за фрукты, документы проверим.
Капитан пожал плечами. Он был на сто процентов уверен, что масштабные поиски, в том числе и тщательный осмотр дворов, абсолютно ничего не дают. Но приказ есть приказ – осматривать район, всех подозрительных задерживать, проверять документы.
«Не скажешь же ребятам, что все зря», – мысленно вздохнул капитан, а вслух сказал:
– Проверим.
Он передернул плечами и тут же недовольно подумал: «Ну что у меня за дурацкая привычка дергать плечами, пора с ней кончать».
Рацию с короткой антенной офицер сунул в нагрудный карман, поправил наручники на ремне и неторопливо, вразвалку, чувствуя себя полным хозяином всей этой территории, направился к беседке.
Мужчина помоложе в кожаной куртке и в черном берете, немного сдвинутом на левое ухо, увидел троих омоновцев в камуфляже. Другой бы на его месте в лучшем случае распознал их по силуэтам, а он даже смог рассмотреть лица, смазанные голубыми сумерками. Он поднес к губам стаканчик с коньяком, сделал два глотка и затянулся, держа сигарету между пальцами левой руки.
А пожилой продолжал говорить радостно и возбужденно.
– Эх, уехать бы куда-нибудь – отдохнуть! Такая была тяжелая зима, дух перевести хочется. А тебе?
– Да я в общем-то и не устал, – рассеянно отвечал его собеседник.
– А как спит малыш?
– Спит нормально. Наестся и спит. Ирина меня даже иногда к нему не подпускает.
– Ну, это все женщины так, не переживай, – сказал пожилой, улыбаясь чему-то своему.
Омоновцы подошли к беседке с трех сторон.
– Что, граждане, распиваем спиртные напитки? – не представившись, грубовато, одновременно нагло и властно сказал сержант, облокотился на перила и окинул взглядом натюрморт на газете.
Федор Филиппович от этого голоса вздрогнул и, немного смутившись, огляделся по сторонам. Его машина с шофером стояла в соседнем дворе.
– А что, разве нельзя? – немного раздраженно спросил он, пытаясь рассмотреть знаки отличия на камуфляже омоновцев.
Это ему не удалось. Он полез в карман и вытащил очки. Вообще-то Федор Филиппович выглядел смешно: расстегнутое пальто, сдвинутая на затылок серая шляпа, седые волосы, немного покрасневшее от коньяка лицо, блестящие глаза, погасшая сигарета в руке.
– Да, нельзя. Предъявите документы!
– Слушайте, ребята… – Федор Филиппович поднялся, отставил стаканчик, принялся застегивать на все пуговицы свое серое пальто, будто приводил в порядок
– Какие мы тебе ребята! – гаркнул на Федора Филипповича сержант. – Ща прокатимся в отделение, там ты у нас по-другому запоешь.
– Да вы.., вы что себе позволяете?
Второй мужчина смотрел на все происходящее, словно был зрителем, а не участником событий. Лишь иногда на его губах появлялась тень улыбки, но тут же исчезала, и лицо вновь становилось абсолютно бесстрастным. Только зрачки двигались, наблюдая за каждым телодвижением омоновцев и перепуганного, как казалось милиционерам, а на самом деле лишь растерявшегося Федора Филипповича. Давненько старику не приходилось попадать в подобные переплеты…
– Коньяк распиваете, папаша, сигареты буржуйские курите, а тут дети, женщины, пенсионеры… – злобно прошипел сержант, который мог позволить себе лишь дешевые сигареты и отечественную водку.
– Так точно, коньяк пьем, – вмешался наконец мужчина в кожаной куртке и, прикоснувшись пальцем к берету, сдвинул его чуть набок.
Этот жест был похож на отдачу воинской чести, а с другой стороны, мужчина как бы покрутил пальцем у виска, показывая, что у сержанта не все в порядке не только с головой, но и со знанием устава.
И хотя эти домыслы к протоколу пришить было невозможно, сержант среагировал моментально:
– А ты че расселся? Тебя не касается, что ли? Ну-ка, встать! Ща завалим на пол, наручники наденем, повыступай у меня! Ну, пройдем по-хорошему или как?
– Никуда я не пойду, и никуда вы меня, не потащите.
Такое омоновцам приходилось выслушивать часто, но впервые в подобном заявлении звучала не бравада, а трезвый расчет,.
– Да, он никуда не пойдет, – сказал Федор Филиппович, с надеждой глядя на своего друга, словно тот мог подсказать выход из дурацкой ситуации.
Командир омоновцев, которому все эти препирательства уже изрядно надоели, напустил на себя сугубо официальный вид:
– А ну-ка, давайте, граждане, поднимайтесь, расселись тут, как на свадьбе! Быстро! Быстро!
– На каких основаниях вы нас задерживаете? – Федор Филиппович наконец-то смог в сумерках рассмотреть знаки отличия на погонах офицера и шевроны на рукавах.
– Для выяснения личности. А там посмотрим, что с вами, голубчиками, делать. В отделении с вами никто церемониться не станет. Скажите спасибо, что мы сейчас добрые, а то лежали бы вы мордой вниз, руки на затылок, и пыль бы нюхали.
Но почему-то капитан не спешил приводить свою угрозу в исполнение. Может быть, причиной тому был взгляд мужчины в черном берете и в кожаной куртке.
Что-то в его глазах было такое, что настораживало и не позволяло омоновцам развернуться во всю ширь, применить все свои навыки на двух гражданах-правонарушителях. Чувствовалось во взгляде превосходство – и моральное, и физическое, хоть силачом этот мужчина и не выглядел.
Когда глаза их встретились, капитана ОМОНа словно током ударило. Лицо его скривилось: не понравился ему взгляд, не понравилось превосходство. А еще больше не понравился страх, который зарождался в его омоновской душе. Это чувство надо было подавить, и немедленно.