Большая Игра
Шрифт:
Вопросы, вопросы. Ни одного ответа.
В конце концов Аска выпрямилась.
— Вот что. Я сейчас попробую уйти. А ты, пожалуйста, не говори ничего Скульду. Ладно?
Атропос кивнула, и, поколебавшись, спросила имя гостьи.
— Аска. Если будут ещё какие вопросы по мифологии — заходи в гости. Я так понимаю, наймиты меня сможешь?
Атропос кивнула, и через миг уже наблюдала, как осыпается песок, налипший на кожу Аски: незваная пришелица исчезла так, словно её материальная оболочка была не крепче тонкого тела. Ещё одна загадка, но, в отличие от пейзажей за окнами, требующая срочного разрешения. Что за дела, если Фишки получат право так
У девушки разболелась голова. А ведь ещё придумывать надо, как отвести беду от своей никчемной Фишки. Уж и бросила бы её, так ведь нельзя. Как-никак, они с Клотом пообещали друг другу играть честно и до конца, каким бы он ни был.
Большая Игра подходила к концу — это чувство неожиданно пришло к Атропос. Пусть вышли ещё только двое, но всё развивалось слишком быстро, и, казалось, судьбы смертных вышли из-под контроля, хотя, конечно, быть такого не могло. Иначе какие из них мойры? Или норны?
Закрывая за собой дверь, Атропос оглянулась напоследок на бухту и подумала, как точно выбрала она себе маленький мирок за окном — Эллада, где правили олимпийские боги, и где нити человеческих жизней пряли, оказывается, трое из Игроков — она, простушка Лахе и Клот.
Буква ЦАДИ
Предстала буква Цади перед Творцом и сказала: «Создатель мира, стоит мною сотворить мир, потому как мною отмечаются Цадиким — праведники. Также и Ты называешься Цадик — праведник, ты сам записан во мне, потому что Ты праведник и любишь праведность. Поэтому подходящи свойства мои, чтобы создать ими мир».
Ответил ей Творец: «Цади, ты цадика — праведница, но должна ты быть скрыта и не раскрываться настолько, чтобы тобою начать сотворение мира, чтобы не давать повод миру».
Первым делом, вернувшись в себя, Аска потянулась к мобильному телефону, но, подумав, отложила. Следовало сначала решить всё для себя, разложить по полочкам, а потом уже пугать Адама.
Она взяла листок бумаги, простой карандаш и села за стол. Картина вырисовывалась стройная, но с кучей белых пятен. Имелись пять богинь судьбы, три из которых оказались мужского пола, шестая вообще где-то затерялась, и всех их поразила выборочная амнезия, так что они забыли, кто они такие. Искать причину бесполезно да и, признаться честно, несущественно. Пусть этим занимается Атропос (а Аска была уверена, что черноволосая богиня своего не упустит).
Далее. Эти богини, вместо того, чтобы, как положено, мирно прясть, отмеривать нити человеческих жизней и обрезать их, занимались малопонятной ерундой: отбирали по некоему принципу людей («фишек» — с горечью напомнила себе Аска) и натаскивали их, чтобы… чтобы… что? Чего добивались эти высокомерные чудовища в человеческом облике? Эта проблема была существенной, поэтому Аска обвела её в круг.
Среди более мелких вопросов интересным представлялось проникновение в этот самый кусочек Эллады, куда попала Аска в поисках Скульда и получила почему-то второе тело. Она точно знала, что первое плотное тело, не самое идеальное, быть может, но привычное — осталось лежать в этом чертовом захолустном городишке на диване. Но там она ведь ощущала и теплый песок, и солнечный свет, и прохладу морских волн! Неужели можно было творить себе ещё одно тело? Или — не одно?
Постучав карандашом по листу, Аска вернулась к облюбованному дивану и принялась рыться в кучу книг под ним, бормоча стандартное «ну-куда-ты-пропал-сволочь-такая». В результате титанических усилий был извлечен блокнот с вангоговскими подсолнухами на обложке. Бывший дневник, потом — рабочая тетрадь для записи своих прогрессов на почве превращения в камень Философов. Там же записаны и стадии Великого Делания, за которыми она некоторое время уже следила с обреченностью кролика. Что-то ещё выдумает Скульд?
Сейчас её привлекала стадия из тех, что не были ещё вычеркнуты: «мультипликация», то есть — умножение. Не впервые Аске пришла в голову мысль, что стадии вовсе не обязательно должны выполнятся в той строгой последовательности, в которой завещали их средневековые алхимики, особенно под конец. Если так судить, то из двенадцати этапов ей оставалось не четыре, а три, а то и два. Вопрос в том, подозревает ли это Скульд.
Аска крепко призадумалась. Участвовать в играх этого предателя она больше не собиралась, это понятно. Кому понравиться быть «фишкой»! Так что белобрысый красавчик может подавиться своей обаятельностью. С другой стороны, перспектива огранить-таки свою душу и сделать из себя что-то новое была привлекательной донельзя. И, что-то подсказывало Аске, со Скульдом это было бы проще и быстрее.
Она уже вернулась к столу и поигрывала карандашом, пытаясь решить хоть один из роя вопросов. Не получалось, хоть ты тресни! Как раз вовремя раздался сухой треск — и девушка увидела сломанный грифель невинного карандаша. Чертыхнулась и пошла звонить Адаму. Две головы хорошо, а чашка чая лишней не будет. Заваривать же божественный напиток так, как юный англичанин, не умел никто.
«Дети, пора купаться… Девочки вперёд!.. Ну, а теперь ты… Где сестренка? На кухне. Тебя ждёт…»
Елена открыла кухонное окно нараспашку. Летний ветер ворвался в кухню, растрепал и без того неуложенные, мокрые волосы матери. Вся насквозь вымокла, пока…
Женщина улыбнулась, но любой, кто знал рыжую Леночку, отшатнулся бы в сторону, утверждая, что эта сумасшедшая не имеет ничего общего с их любимой подругой, хохотушкой, солнышком для всех…
Так ведь было.
Она скинула тапочки, становясь на белый, чистейший подоконник. Не обернулась на детей — тихих таких, молчаливых, какими брат и сестра никогда не были. Что ж, раз такие они отцу не нужны были, может, новые понравятся.
Елена сначала подавилась смехом, потом расхохоталась в голос. Пусть кто услышит, пусть даже и увидят её, стоящую на подоконнике шестнадцатого этажа — что проку? Всё равно ведь никто не успеет.
Она шагнула вниз.
Если бы обернулась, увидела бы на кухне не только детей своих, прежде любимых, но ещё и черноволосую девушку, в которой узнала бы и медсестру в больнице, и студентку, что раздавала листовки на Красной площади, и, быть может, новую любовницу Игоря.
Атропос молча смотрела в проём окна, ожидая человеческие крики, глухой удар о землю… И, словно разыгрывая какой-то спектакль, сделал движение рукой, будто перерезала вьющуюся нить чьей-то жизни. И вместе с ней, тесно переплетенные — две маленькие ниточки. Может, ещё одну: если Игорь не вынесет всего произошедшего, да ещё и будет себя винить. По правде говоря, Атропос так и думала, что виноват во всём был кобель, не устоявший перед черноволосой красавицей. Она ведь, в отличие от Повесы, никаких чар не использовала, давая человеку шанс. В общем, сами виноваты.