Большая книга о новой жизни, которую никогда не поздно начать (сборник)
Шрифт:
«Скорая» приехала в больницу, хирург посмотрел, сказал:
– Умер.
А я подбегаю к этому хирургу и матом:
– Ты что, твою мать? Как я умер? Давай, там это, трам-тарарам, штопай! Я приду в себя, я еще не умер!
Собрались увозить в морг. Я в отчаянии туда хожу, сюда хожу. За телом пошел.
Стали каталку вталкивать в лифт, а тело-то огромное – не влезает. И, когда двери закрывались, ноги прищемило.
– Твою мать! – говорю. – Ты что делаешь?! Мне это тело еще пригодится!
Обращаюсь к санитару – не слышит.
Та-ак! Тут курить захотелось.
Отвезли меня в морг. Два дня я там ходил, среди этих скафандров, без хозяина.
(Обратите внимание – «без хозяина»!)
Я туда сходил, сюда сходил – везде и всюду был. Домой пошел – жена плачет. Уговариваю свою жену, успокаиваю: «Ну, что делать?»
Но тело все равно меня не отпускает. Возвращаюсь, брожу вокруг него.
А в понедельник меня как-то затянуло обратно. И так мне туда неохота было, так было больно, так грязно все это.
Когда патологоанатом пришел на работу… я понял, что на этом у меня все закончится. Начал метаться вокруг него, и вдруг в какой-то момент меня затянуло…
Очнулся в палате через четыре дня.
Обратите внимание: «затянуло». Этот момент возврата в тело редко кто помнит.
После того как его выслушали, мы стали проверять: пачка сигарет на месте лежит, в лифте. А тело-то было накрыто – он не мог видеть! Бутылки нет. Стали искать. Оказывается, уборщица утащила.
Нашли бутылку из-под кефира, но мытую. Спрашиваем:
– Сколько было кефира?
Уборщица говорит:
– Да на треть было, но он был такой… сгнивший.
Испугалась, почему такую никчемную бутылку ищем. Проверили улицу – был пожар. Маршрут проверили.
А вот канализационного колодца не нашли. Во всем городском парке, где это случилось, не было ни одного колодца. Даже специальное прочесывание добровольцами не помогло.
И таких случаев мы собрали почти четыреста.
P.S. Иногда Мирзакарим Санакулович проводит в зале опрос слушателей, переживших состояние клинической смерти. Интересно, что на каждом курсе обязательно находятся несколько таких человек. Вот стенограмма одного из опросов.
– Есть кто-то в зале, кто был в состоянии клинической смерти? У кого была остановка сердца, врачами подтвержденная… Поднимите руку, у кого? Пожалуйста.
(Несколько человек поднимают руки.)
– Есть еще кто-нибудь? Один, два, три, четыре, пять, шесть. Да нет, пятеро вас. Я же чувствую. Таких людей всегда сразу видно. Идемте, пожалуйста, можно вас сюда пригласить? Я вас прошу.
(Слушатели выходят на сцену. Мирзакарим Санакулович подходит с микрофоном к первой слушательнице.)
– Пожалуйста. То, что вы сейчас расскажете, – это жалкие огрызки того, что было. Когда это было? Как это было и что вы ощущали?
– Это было, когда я рожала. У меня были очень тяжелые роды…
– Закройте глаза.
Стоящие на
– Запоминайте вот эту траекторию.
(Показывает рукой сначала по диагонали вверх, потом по горизонтали, потом по диагонали вниз.)
– И потом оттуда… Понятно, да?
Стоящим на сцене:
– Открываем глаза.
(Продолжается диалог со слушательницей.)
– Ну, были очень тяжелые роды и, значит, принимали их отдельно, не в родовой, а в операционной. Хотели делать прерывание. В общем, потом я не знаю, что произошло. У меня было… Ну, я потеряла сознание или что-то. И вдруг полетела куда-то, в какую-то огромную трубу.
– Траекторию скажите: вниз полетели, вперед, вверх?
– Нет, вот так вот. (Показывает по диагонали вверх.)
– Вверх, да?
– Чуть вверх. И стояла я как бы…
– Потому что только во время родов погибшую женщину Господь лично сам туда принимает. Вверх уходит…
– Да, и я как бы стояла впереди летящего на большой скорости… паровоза, что ли. И вдруг влетаю из темного туннеля куда-то. Ну, в такое пространство, где… Я даже вот сейчас говорю – у меня мурашки по телу. Потому что там была такая необыкновенная красота! Это было огромное солнце. Это была огромная какая-то поляна, где было так прекрасно!
И я даже слышала какие-то звуки, я слышала голоса. Но я была там одна. Вот. И вдруг мне какой-то голос говорит: «Ну ладно, лапушка, возвращайся, возвращайся». А мне так не хотелось! А когда я вернулась, то мне было очень тяжело. В общем, вот… У меня…
– Вот какой-то огрызок вы услышали, дорогие мои. Это огрызки. Но, между прочим, у вас самой желания вернуться не было, да?
– Нет, я очень хотела остаться.
– Но вас выгнали оттуда.
– Да, мне сказали, что пора возвращаться. У меня же дочка родилась. И такая желанная, и такая долгожданная. Мне запрещали рожать, потому что я была сердечница. Но я все-таки отважилась. И когда я узнала, что беременна, то от всех тщательно это скрывала. Я никуда не ходила, к врачам не обращалась, только в роддоме мне сделали анализы… И, в общем, роды были тяжелые.
– Спасибо.
(Подходит к следующей слушательнице.)
– Ну, у меня клиническая смерть была лет двадцать назад. То есть у меня был обычный аппендицит. Когда разрезали, там оказался перитонит.
– Давайте так, будем говорить с того момента, когда вы вышли из своего тела.
– Вот, на операционном столе наступил этот момент. И что в этот момент я видела? Ну, я не знаю, это было очень давно, но я помню…
– Вы себя со стороны видели?
– Я видела? Нет, себя я не видела со стороны. Я видела, где я летела, то есть видела туннель типа метро… Такой туннель и свет… Я не видела, было там солнце или нет, но откуда-то шел свет… Весь туннель был яркий-яркий, настолько яркий… И свет был такой сочный, что… Такое тепло, такое излучение нежное-нежное. Сейчас даже чувствую это.