Большая книга тёмных сказок Руси
Шрифт:
не пора ли тебе жениться?
И ведь напел паршивец на свою голову, а заодно и на голову всего королевства. Подъезжает он к своему терему высокому, а там женихов полон двор: и наши, и чужие, и заморские. Прознали они, что на Руси у царя Берендея свет Ивановича внучка на выданье. Сама страшна аки чёрт, но земель за ней приданого – от края Руси до края, шагами не сосчитать, аршином общим не измерить. Грустно стало Макару, как только он такое шушуканье в царском дворе расслышал. Пошёл он прямехонько к дочке, а та сидит, золотым гребнем
– Несмеяна свет Макаровна, пойдете за меня замуж?
Взбеленился Макар, хотел было вниз бежать, всех женихов прочь гнать, но дочка хвать его за ручку белую:
– Полноте вам батюшка метаться туда-сюда! Скучно мне, девушке, пущай повеселят холопы дивные мою душу ни в чем не повинную. Говорят, все до единого Петрушки перевелись на Руси. Так пущай же у нас заморские клоуны поскоморшничают.
Согласился с ней ласковый батюшка:
– Пущай, – и сел устало рядышком.
А женихи знай себе наяривают:
– Несмеяна свет Макаровна, пойдете за меня замуж?
Смеяна обернулась к тятеньке:
– А мне нравится имя Несмеяна.
Сверкнул на неё глазами страшными родимый батюшка:
– Даже и не думай! А насмешников тут же прогоню со двора, да сам тебе спою, спляшу и на дуде сыграю.
И встал Макар, и пошёл Макар мимо тестя Берендея свет Ивановича, мимо тёщи Рогнеды Плаховны, мимо жены любимой Перебраны Берендеевны: мимо всех тех, кто к новой царской свадьбе втайне от Смеяны готовились – с каждым женихом отдельно переговоры вели в нижних тёмных комнатах.
И погнал простой мужик Макар толстой палицей весь люд честной – наших и иноземщину. А дружина царская ещё и помогла ему немалой своей доблестью, решив, что на то царский был указ. А затем достал Макарушка из штанин широких свою дудку верную и запел, и заиграл, заплясал как смог. А дворовые девки и парубки помогли ему как могли.
Слушай меня, кошка,
а на кошке блошка
не кровищу соси,
а отсюда пляши,
допляши до деда —
сварливого соседа.
Вцепись-ка ему в рожу,
потому что так негоже:
драти за уши ребят —
самых честных пострелят!
Ведь мы не виноваты,
что груши красноваты
у деда злющего висят,
дразнят пацанов, девчат.
Так собирайтесь блошки в кучку
и вцепитесь в дедов чубчик!
Оп ля-ля, оп ля-ля! —
скоморошья игра.
И тут невеста царская почувствовала себя самым настоящим ребенком. Засмеялась она во весь голос, закатилась, заклокотала, заёрзала на стуле и брызнули из её глаз слезы счастья. И каждая слезинка горючей жижей скатывалась по её и без того воспаленным щекам, оставляя кровавый след, а на том следу вырастали родинки, бородавки и прочая гноящаяся дрянь. Увидал отец Макар, что с его кровинушкой творится, а дворовая челядь бояться царских запретов перестала и уже в открытую реготала над девушкой. А та вдруг сжалась вся, скукожилась, сплющилась в пичужку малую и замахала крылами-руками от отчаяния. Заревел Макар как зверь лютый, вытянул руки вверх, растопырил ладони широко и зовет родимую с себе в объятия жаркие:
– Прыгай дочь, покуда молод я, прокормлю тебя и себя на воле вольной, не сидеть тебе в клетках золотых, пока жив твой любимый тятенька!
И сиганула в крепки руки внучка царская, и схватил её в охапку тятя родненький, и прыг они оба на кобылу резвую, да и поскакал куда глаза глядят. А дружина царская хотела было вдогонку броситься, да не было им распоряжения такого дадено. А когда царь батюшка очухался, когда понял что к чему, далеко они были: не только конь вороной, но и ветер их не сыщет.
Ну вот. Много ли мало ли прошло с той поры лет, а ходили слухи по свету белому, мол, бродят по городам и весям два скомороха-непотребника: один мужик мужиком, а другой пацан пацаном. И супротив власти песни бунтарские поют. А писари слова тех песен записывают и царю-батюшке докладывают. Но царь-батюшка дюже милостив, скоморохов тех не трогает и другим трогать не велит. Ну, а ежели по секрету, то мужик мужиком – это наш Макарушка, ведьмин сын. А пацан пацаном – это балахоном скоморошьим обвешана его дочка Смеяна, и не разберешь чи отрок она, чи баба. Да и тьфу на них!
А ты спи, Егорка, сказка не конторка,
она как прочтется, так и скроется.
Засыпай, тебе в писари надо готовиться.
– Ну дед, расскажи всё до конца. Смеяна так уродиной и осталась?
Да нет, ну что ты внучок! Она как вместе с тятей первую же его бунтарскую песенку спела, так её лицо и здороветь начало, а слёзы стали чистыми, светлыми, на водичку похожи, только солёные, как и твои.
На железном столбе,
на высоком тереме
сидит кот, раскрыв рот,
а в его рот народ идёт
по одному, толпой, рядами,
и маленькими стадами.
Зачем идёт – не знает,
но идучи, рыдает.
Ой ты, кот-коток,
род людской занемог
от тебя усатого!
Жизнью полосатою
жили мы, страдали,
смертушки не знали,
сеяли, пахали,
баяли, бывали
на далеких берегах
да на северных морях,
на Сибирь смотрели свысока,
и слагали про Ивана-дурака
сказки, небылицы.
Вот ты глянь на наши лица.
Но кот Баюнок,
поджав маленький хвосток,
на народ не глядел,
а всё ел его и ел,
да песни дивные пел:
что ни песня, то обман.
Вот такой у него план!
И чем злее был тот кот,
тем покорней шёл народ
ему в пасть, ему в рот. Вот.
А коль узнали вы себя в народе том,
не пеняйте на царя, что стал котом!
– Дед, а дед, а ведь царь то Берендей добрый был.