Большая книга ужасов-10. Месть крысиного короля. Доктор-мумия. Костыль-нога. Вечеринка для нечисти
Шрифт:
– Обалдели, что ли...
Еще один. Здравствуй, дерево.
Мои деревянные веки успокаивающе поскрипывали, Костыль-нога уютно ворочалась под боком. Селяне убаюкивающе матерились. Я сам не заметил, как заснул.
Глава 10
Креативность селян
Проснулся я от того, что кто-то шарит у меня под спиной. Ну да, Пашка проверяет, цела ли Костыль-нога. Цела, куда ей деться?! Вот она, родимая, лежит и не рыпается. Утро же.
– Утро, – подтвердил Пашка, – вставай, работать пора. Я Саныча предупредил,
Мне стало не по себе:
– Слушай, а как мы из одной и той же палки сделаем много разных вещей? Ее ж не хватит!
– Так она восстанавливается, – ответил Пашка, – я ж говорил, с ней чего только не делали...
Ага, точно. Я и забыл.
– Полный ящик, говоришь?
– Ну да. Наши все такие: побухтят-побухтят, да перестанут, сделают, что велено.
– Слава богу!
Пашка ухватил меня за майку и стащил с кровати:
– Не дрейфь, родственник! Работать давай.
Он притащил инструменты, а я – записки. Было действительно много, штук сто.
– Не знал, что в селе столько народу!
– Восемьдесят человек, – гордо ответил Пашка. – Восемьдесят три, с тобой, мной и матерью. – Помолчал и добавил:
– И все деревянные.
– Все?!
– Угу. Пока ты спал, успели дойти все остальные.
– М-дя. – Я начал перебирать записки.
В чем в чем, а в изобретательности, креативности и нестандартности мышления местным не откажешь. Каждый извернулся, как мог: «зубочистка» (издевается, да?), «спички» (куда ни шло), «кнут» (молчу-молчу), «ложка» (даже знаю, кто это писал), «расческа»...
В общем, весело.
– С чего начнем? – спросил я.
– С мелочей. Их можно делать одновременно. Разломить ее пополам: я, к примеру, делаю игрушку, ты – ложку.
И мы стали делать, Пашка – игрушку, я – ложку. К полудню к нам присоединился дядя Боря и стал варганить зубочистки из щепочек.
– Смотри, малец, – поучал он, орудуя ножиком, – пока нас не расколдуешь, в Москву тебе дороги нет...
А то я не знал! Куда ж я поеду такой красивый?!
Ложка получилась корявенькая (не каждый день я делаю ложки), но это не суть. Если поделка правильная, Нога поймет (надеюсь) и не будет больше безобразить. Если нет... Едва Пашка закончил свою игрушку (кораблик), как ложка задрожала у меня в руках и «раз-два» – шустренько слилась и с корабликом, и с зубочистками, и с кучей стружек на полу. Пред нами предстала Костыль-нога в первозданном виде.
– Не угадали, – холодно резюмировал Пашка, – что там дальше у нас?..
Дальше был крючок для полотенец (час от часу не легче!), рожок для обуви и рогатка. Я подумал, что если и дальше будем принимать всерьез такие предложения, то никогда не закончим.
– А сам-то что предлагаешь? – спросил Пашка. Пришлось заткнуться и делать рогатку. Все мои светлые мысли куда-то улетучились. Нелегко это – решать философские вопросы с деревянной-то башкой!
К вечеру мы успели сделать три десятка бесполезных деревянных вещей и расстроиться, что ни одна из них не оказалась Самой Лучшей Деревяшкой. В ящик сыпались
Мы съехали по хрупким деревянным перилам и вывалились на крыльцо.
– Перила надо попробовать сделать, – заметил Пашка, – и мостки.
Я сказал: «Угу», – потянулся, вдыхая свежий деревенский воздух и услышал:
– Сгинь, нечистая!
Крик доносился со стороны бани. Я вспомнил, как мы вчера заперли туда бабку, сказал:
– Блин, забыли про нее! – рванули мы к бане.
У распахнутой двери стояла тетя Нюся и вопила: «А-А-А!!! » Я заглянул: да, зрелище, конечно, необычное, но страшного, на мой взгляд, ничего. Сидит на полке моя бабулька, держит за шкирку Пашкиного щенка (как попал туда, непонятно) и пытается напоить из банного ковшика:
– Ну хлебни, милай! Я есть хочу, с вечера сижу тут одна!
До нас с Пашкой дошло, и мы начали ржать. Тетя Нюся покосилась на нас, неоригинально пообещала: «Выдеру!» – и стала жаловаться:
– Я слышу, в бане «шур-шур», а снаружи заперто, вошла, а тут вот! Как просочилась? Почему с собакой говорит? Зачем ей его поить? Чертовщина!
На мой взгляд, чертовщину мы за последние сутки видали и покруче, чем бабулька, разговаривающая с собакой. Но спорить я не стал, просто объяснил, что к чему. На тетку это произвело неизгладимое впечатление:
– Что же мы все теперь будем есть? Так?!!!
А с улицы между тем раздавались голоса соседей:
– Шарик, на меня!
– Нет, на меня!
– Бобик, Бобик!
Теть-Нюся оглянулась, послушала, вздохнула и вышла.
– Расколдуйте нас поскорее, – попросила она Пашку и в сто первый раз пообещала: – Выдеру.
– Игорек! – кинулась мне на шею бабулька. – На кого ж ты меня оставил?!
Я сказал:
– Извините. – Потому что стоило извиниться перед человеком, которого ты запер в бане и забыл.
Но бабулька, кажется, не сердилась:
– Да дело молодое, что, я не понимаю?! Ну, куда пойдем?
Вопрос был, конечно, хороший. Больше всего мне хотелось спровадить ее домой и спокойно погулять с Пашкой, обдумывая философский вопрос о Лучшей Деревяшке. Но разве от нее отвяжешься?! Я привычно поправил бабульку на шее, как шарф, и без надежды предложил:
– Пойдемте, мы вас проводим? Вы устали тут сидеть, небось, почти сутки!
– Не-е, – бабулька еще крепче повисла на мне. – Теперь я от тебя никуда не уйду!
Что и требовалось доказать.
– Пойдем по поселку пошляемся, – предложил Пашка.
И мы пошли шляться по поселку.
Селяне уже вернулись с работы и теперь бегали за собаками, требуя ужин. Слышали, как одна тетка жалуется другой: «Я его кормила-ростила, а он на яблоню ногу задрал!» У забора на лавочке сидели два старичка, один, разминая пальцами папиросу, тоже жаловался:
– Не могу, Палыч! Сгореть боюсь!
– А ты не в затяг, – поучал сосед.
– Да я так со второго класса не курю, – сокрушался Палыч.