Большая книга ужасов – 12
Шрифт:
– Ребята, это сон. Все будет нормально. Вы мне только снитесь.
– Ты что, Логинова, – Сережка с силой вцепился мне в руку, – это не сон, это самая настоящая красота! Вот бы на таком поплавать!
– Это корабль-призрак. Один из тех, о которых рассказывал Андрей. Может быть, даже сам «Летучий голландец». Однажды во сне я поднималась на его борт. Вся команда корабля мертва. Они стоят на своих местах и смотрят вдаль, но вместо глаз у них черные пустые глазницы! Меня привела туда женщина…
– Зинаида, ты на солнышке не перегрелась? – Петька смотрел на меня с сочувствием. Горизонт
Да, в глазах мальчишек я показала себя не лучшим образом. Раскисла, потеряла контроль, лепетала какую-то чепуху. Кому есть дело до того, что леденящий ужас неожиданно накрыл меня с головой, едва не задушил, как огромная соленая волна? Надо держать себя в руках, контролировать эмоции. Преодолев приступ беспричинного страха, я усмехнулась:
– Жутковатенько? Вы, оказывается, слабонервные, шуток не понимаете.
Тем временем Максим собрал лежавшие на дне лодки инструменты и начал смывать краску с кисточек. Наблюдавший за его действиями Петька сказал:
– А нам, между прочим, тоже домой пора. – И посмотрел на допотопные часы «Звезда», с которыми не расставался даже на каникулах. – Ангелина Георгиевна просила возвращаться домой засветло.
– Есть контрпредложение, – перебила я рассудительного Толкачева, – давайте сначала искупаемся, а потом уже все остальное. Тетя Ангелина добрая, воспримет опоздание с пониманием.
Конечно же, моя идея понравилась больше Петькиной, а если учесть, что по дороге домой мы все равно проходили городской пляж, то как туда было не заглянуть? Народ разошелся по своим пансионатам и домам отдыха, и под ногами уже можно было различать свободную от штабелей загорающих гальку. Сложив на топчане одежду, мы наперегонки побежали к воде. Как я ни старалась, Максим обогнал всех и первым бултыхнулся в пенящиеся волны. Мы плескались, визжали, смеялись, и время текло как вода между пальцами. Кожа незаметно покрылась пупырышками, стало прохладненько – пора было заканчивать. Сережка почему-то задержался в воде, и я услышала его негромкий голос:
– Петька, посмотри, у меня что-то к плавкам прицепилось.
Толкачев ринулся на помощь, немного провозившись, извлек из воды темный удлиненный предмет, взглянул на него и с ужасом отбросил далеко в сторону. Оба выскочили из воды как ошпаренные. Первым к ним подбежал Максим:
– Все нормально, ребята?
– Ты видел, что это было, Сережка? – У Петьки Толкачева дрожал подбородок.
– Я чувствовал, как оно царапало кожу, а увидел только после того, как ты его отцепил. Оно шевелилось! Клянусь чем угодно, оно скребло меня по коже! – Мальчишки выглядели очень напуганными. – Посмотри, там нет царапин – на спине и ниже?.. Вдруг оно заразное или там трупный яд!
Мы с Максимом недоумевали.
– Тебе что, медуза в плавки попала? – предположил он.
– Хуже! Вы мне не поверите, но Петька подтвердит… Хуже. Это была человеческая рука – сухая костлявая человеческая рука, и она шевелилась!
– В целом Сережка прав, – подхватил Толкачев. – Подойдя к нему, я ничего не увидел – предмет находился под водой, а когда пощупал, то ощутил что-то твердое и жесткое, вроде корявой ветки. Только вытянув «ветку» из воды, я увидел черную скрюченную пятерню. А вот то, что она якобы шевелилась, – вряд ли. Мертвецы не движутся.
– У вас в Москве модно дурацкие шутки разыгрывать?! То Зинаида из себя лунатика изображает, то вы на пару психуете! Развлекайтесь без меня! – Натянув брюки, Максим быстро зашагал прочь. – Утром меня на пристани не ждите, – обернулся он. – Я пойду к Ирке. Встретимся после обеда.
Максима можно было понять – со стороны все это выглядело дико и нелепо. Вот если бы он знал Петьку Толкачева лучше, то иначе бы отнесся к его рассказу. Природа начисто обделила Петьку фантазией, и он всегда говорил правду, абсолютно не умея врать и притворяться. В отличие от «мастера художественного слова» Сережки Ивойлова, моему двоюродному брату можно было верить всегда и везде. Впрочем, на этот раз я бы поверила и Сережке. Поверила бы потому, что однажды сама видела такие высохшие, скрюченные руки. Видела на черном безмолвном корабле-призраке, и тогда они тянулись к моей шее…
К Сережкиному дому мы подошли, когда город укрыли глубокие синие сумерки. Встретили нас очень сурово, но причиной гнева Ангелины Георгиевны было отнюдь не наше опоздание.
– Зинаида, после того как вы отобедали с этим черненьким мальчиком, ты еще возвращалась сюда?
– Нет. – Мне пришлось давать довольно полный отчет о своих похождениях, а заодно и сообщить, где проводили время Петька и Сережка. – А что, собственно, случилось?
– Трагедия! Невосполнимая утрата! Катастрофа! Если вы не заходили в дом, тогда кто, скажите на милость, этот вандал?!
Не в силах больше говорить, тетя Ангелина жестом приказала следовать за ней. Войдя в мою комнатушку, Ангелина Георгиевна театральным жестом отодвинула ширму, демонстрируя заключенный в позолоченную раму лист фанеры и сияющую чешую осколков на полу.
– Зеркало разбилось, – констатировал Ивойлов.
– Сами зеркала не разбиваются. Это дело рук какого-то негодяя и труса. Труса – потому, что этот варвар боится сознаться в содеянном. Для вас, современной молодежи, предметы старины – обычный хлам, барахло, которому место на помойке. На самом деле здесь собраны бесценные старинные вещи – ан-ти-ква-ри-ат. Этому зеркалу не меньше ста пятидесяти лет. Мои родители приобрели его в Ленинграде, всего за несколько дней до начала войны. Оно уцелело во время бомбежек, блокады… – Ангелина Георгиевна умолкла на полуслове, горестно махнув рукой.
– Тетя Ангелина, вы не расстраивайтесь, рама-то цела. Закажите новое зеркало у стекольщика, – предложил Петька, – и все будет в порядке.
– Глупец! Хотя откуда тебе, выросшему на американских мультфильмах и «Сникерсах», знать истинную ценность вещей? Самое ценное здесь само зеркальное стекло, а не рама. Такие стекла сейчас просто не делают – идеальная полировка, – глубина, прозрачность, я уже не говорю про гравированный орнамент… – тетя схватилась за голову, – его ничем не заменишь!