Большая книга ужасов – 12
Шрифт:
А потом на наши головы обрушился яростный ливень. Потоки воды заливали лицо, ими можно было захлебнуться, утонуть в воздухе, ураган швырял нас из стороны в сторону, а совсем рядом, казалось, только руку протяни, сверкали ослепительные молнии.
– Мы падаем, Зизи! – донеслось сквозь рев грозы.
– Снижайся!
– Нас разобьет о стены домов! Напоремся на провода!
Молния сверкнула совсем рядом, на миг лишив зрения, и я подумала, что это конец…
– Зизи! Зизи! Позови Лунного духа, тогда ты сможешь летать! Иначе – гибель! Я не брошу тебя, и мы упадем вместе. Впусти его в свою душу!
–
Ураган трепал нас, как белье в стиральной машине, силы были на исходе, и все же Андрей сумел опуститься на какую-то крышу. Немного отдышавшись, я поняла, что нас занесло на сталинскую высотку у зоопарка. Налетевший на Москву циклон принес холод, дождь хлестал, как из водомета, но нам все же удалось отыскать относительно сухую нишу, в которой можно было отсидеться до конца этого светопреставления.
– З-з-здорово повеселились, – выбивая зубами чечетку, заметила я.
– Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья – бессмертья может быть залог! И счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог! – вдохновенно продекламировал Андрей.
– Круто. Сам придумал?
– Нет, – он грустно улыбнулся, – я же не гений.
– Точно, теперь вспоминаю – мы это по литературе проходили. Слушай, Андрей, ты уже вдоволь насладился всевозможными гибельными восторгами, пора спускаться на землю. Давай…
– Не надо, Зизи. Я знаю, как скверно все это кончится, и потому тороплюсь в полной мере насладиться тем, что осталось. Дальше – тишина…
К утру стихия отступила, оставив после себя поваленные деревья, сорванные рекламные щиты и помятые автомобили. Дождь утих, и за грядой облаков стала видна полоска рассвета. Андрей подошел к краю крыши:
– Пора, Зизи. Я отнесу тебя домой.
– Может, пешком пройдемся?
– Нет. Пусть все будет именно так.
Я не стала спорить, и Андрей взял курс на мой дом. Полет прошел без приключений, вскоре мы опустились на залитый дождем подоконник спальни. На паркете перед окном растеклась громадная лужа.
– Вот вам и потоп в отдельно взятой квартире, хорошо хоть стекла не побило. – Я озиралась по сторонам, размышляя, чем бы устранить последствия стихийного бедствия. – Как ты думаешь, одного халата хватит? Его все равно стирать…
Андрей не слушал. Его темные глаза были печальны:
– Странно все как-то получилось. Я предполагал, что жизнь сложится иначе. Хотел играть на сцене, сниматься в кино, а вместо этого… Но я ни о чем не жалею. Наверное, мы больше никогда не встретимся, Зизи. Мне очень жаль, но у каждого своя судьба…
– Андрей, подожди! Не падай духом. Пока мы живы, все можно переиграть, изменить, переделать. Главное – жить.
– Прощай, Зизи, – он оттолкнулся от подоконника и медленно отлетел на несколько метров. – Не пытайся спасти меня. Мне хорошо.
– Нет! – Я ринулась вперед, пытаясь задержать его, но вовремя вспомнила, что разучилась парить в воздухе. – Вернись!
Андрей улыбнулся мрачной, натянутой улыбкой и стремительно взмыл к небу.
– Андрей! Андрей…
Так и не сумев уберечь от беды этого парня с удивительными, добрыми глазами, я возненавидела собственное бессилие и готова была крушить все, что попадалось
Часть вторая
День червя
Прошло несколько дней. Я делала вид, будто живу, как прежде, стараясь забыть о том, что невозможно было изменить. Это почти удавалось, вот только по ночам меня преследовал тоскливый, едва слышный вой черного пса… Возникли и новые проблемы – серьезно заболела жившая в Чертанове бабушка, и мама проводила у нее почти все время, оставив Крикуна на мое попечение. Я чувствовала себя прикованной к детской коляске и не могла отлучаться дальше нашего двора. Вот и сегодня мне с раннего утра пришлось возиться с малышом – кормить его, менять памперсы, выгуливать. Одетый и закутанный в бесчисленные пеленки Крикун был готов к очередному походу, и оставалось только вывезти на улицу коляску. Внезапно в дверь позвонили.
– Здравствуй, Зизи, а мама дома? – спросила стоявшая на лестнице Ирина Владимировна, мать наших соседей-лунатиков.
– Нет. Она поздно вернется.
– Собственно говоря, это просьба к тебе, Зизи. Дело в том, что я уезжаю в гости к сестре, а Мила с Лешей на днях отправились в турпоход…
– Они уехали?
– Да. Нельзя же проводить все лето в городе! Мы вернемся к сентябрю, а пока не могла бы ты иногда поливать наши цветы?
– Конечно.
Потом я выслушала инструкции по поливке бегоний и получила связку ключей на длинной цепочке. Ирина Владимировна помогла доставить коляску во двор.
– Братишка-то как вымахал! – заулыбалась она, рассматривая Крикуна. – Растет не по дням, а по часам. Рада, что мама сделала тебе такой «подарочек»?
– Вроде того… – На самом деле с появлением брата я почувствовала себя заброшенной, никому не нужной, одинокой, но эта информация не предназначалась для посторонних. – Чем больше семья, тем веселее.
Ирина Владимировна ушла, а я направилась к клумбе, возле которой уже собралось небольшое общество мам и бабулек с колясками, села на скамейку, потрогала лежавшие в кармане куртки ключи. Еще несколько дней назад возможность беспрепятственного проникновения в квартиру лунатиков привела бы меня в восторг, а известие об отъезде Милы и Леши насторожило. Но не теперь. Навсегда потеряв Андрея, я утратила всякий интерес к лунатикам и легко выполняла данное Чеславу обещание не вмешиваться в их дела.
Звонкий смех ползавших у ног малышей напоминал о радостях жизни, а я думала о грядущем кошмаре школы, безвременных потерях, равнодушии мамы, любившей теперь только Крикуна, и все глубже погружалась в беспросветное уныние… Вдруг что-то влажное и обжигающе холодное скользнуло по моей ноге, на мгновение сжало лодыжку. Тотчас мне представился ядовитый гад с гипнотическим взглядом, и я не сразу решилась посмотреть под ноги. Однако никаких жутких змей поблизости не просматривалось, а под скамейкой копошились трое малышей, с азартом извлекавших закатившуюся туда машинку. Заметив, что за ним наблюдают, карапуз в голубом костюмчике поднял голову и посмотрел мне прямо в лицо – у него было сосредоточенное, злое, совсем не детское выражение глаз.