Большая книга ужасов 2016
Шрифт:
Теперь Валюшка сидела с двумя термометрами, а доктор и Марина Николаевна на нее смотрели.
Потом они уставились на градусник, переглянулись…
– Загадочно, – пробормотал доктор. – То есть вообще температура не поднимается. Даже не шевелится. Даже до начала шкалы не доползла. Что ж нам с тобой делать, а? Как тебя зовут, кстати?
– Валентина Морозова, – сказала Валюшка.
Марина Николаевна тихо ахнула.
– Морозова?! – воскликнул доктор. – Символично!
Скрипнула дверь, и раздался Лёнечкин шепот:
– На двенадцатой плеши мороз лопается.
– Чего?! – испуганно обернулся доктор.
– Когда стоят лютые холода, – пояснил Лёнечка, – надо насчитать с вечера двенадцать
– Слушай, парень! – неприветливо сказал доктор. – А не пойти ли тебе отсюда… лысых искать? А?
Дверь снова заскрипела, закрываясь.
Конечно, Валюшка и раньше бывала в больницах. Не часто, но бывала. Например, детдомовских строем водили к зубному врачу или флюорографироваться. И Валюшка думала, что все больницы огромные, со множеством кабинетов, врачей и пациентов. Но то место, куда она попала, было совершенно другим.
Оказывается, когда-то здесь размещалась небольшая больница. Но врачи жить в Городишке не хотели, вдобавок здание обветшало до крайности… Его все собирались отремонтировать, даже стеклопакеты вставили в окнах по фасаду, а другие стороны здания не тронули, так что в некоторых палатах или кабинетах одно окно могло оказаться со старыми деревянными рамами, все затянутое белыми морозными узорами, а одно – чистенькое, со стеклопакетом.
А потом начальство вдруг решило, что проще и дешевле больницу закрыть. Так что в Городишке остались только лаборатория для сдачи экстренных анализов и приемный кабинет терапевта. Ну и еще старый-престарый морг. Иногда туда на время отвозили кого-нибудь из умерших городишкинцев – скажем, в летнюю жару, чтобы перебыл до дня похорон. А вообще-то после закрытия больницы там до сих пор хранились четыре мертвых тела каких-то неизвестных бродяг – «подснежников», как называл их доктор Михаил Иванович Потапов. Хоронить их не хоронили – не на что было, денег в городском бюджете на это не имелось. Сан Саныч Черкизов, начальник полиции, впрочем, не терял надежды найти родственников этих людей, куда-то посылал казенные письма, ну а пока покойники оставались под присмотром санитара, а по совместительству сторожа морга Ефимыча.
Ефимыч, надо сказать, не очень-то хотел, чтобы родственники «подснежников» нашлись. Он к своим «постояльцам» уже привык и даже придумал им не то имена, не то прозвища: Бородач, Старикан, Конопатая Толстуха и Пятнистая Молчунья. Когда Валюшка спросила, почему он дал этой последней такое странное прозвище, Ефимыч словоохотливо пояснил, что бедняжка вся покрыта разноцветными синяками. Оттого она и Пятнистая.
– Ну а Молчунья, сама понимаешь, потому, что вообще все постояльцы мои не больно-то разговорчивы, – добавил Ефимыч.
Семьи у него не было. Жил при больнице: после того как его дом несколько лет назад сгорел, больше податься Ефимычу было некуда. Вместе с ним в той же каморке рядом с моргом приютился и приблудившийся Лёнечка.
Обязанности терапевта исполнял доктор Михаил Иванович Потапов. Также он мог вскрыть флегмону, вправить и зафиксировать вывихнутую конечность, остановить кровотечение, удалить зуб, зашить рваную рану, а заодно – вернуть к жизни замерзшего человека.
В этом Валюшка убедилась на собственном опыте!
Марина Николаевна принимала анализы в маленькой лаборатории, а еще помогала доктору Потапову на приеме пациентов.
Через день-два после того, как нашли Валюшку, приехал врач из Нижнего Новгорода – тоже специалист по обморожениям. Он одобрил действия Потапова и хотел было увезти Валюшку в городскую больницу, но, узнав некоторые детали, отступился и отбыл, пообещав справляться о ее состоянии по телефону и поручив ее заботам доктора Потапова и Марины Николаевны. До лучших времен, как он выразился.
Приезжали также из детдома, куда о месте нахождения беглянки Валентины Морозовой сообщил по долгу службы Сан Саныч; порадовались, что девочка нашлась, немножко поругали за побег, однако с собой также забирать не стали – по той же причине, что и городской доктор. И тоже оставили возвращение Валюшки до каких-то лучших времен.
– Объяснить это явление невозможно, но, если мы его наблюдаем, в него придется поверить, – так говорил доктор Михаил Иванович о том, что произошло с Валюшкой. А произошло с ней всего-навсего «глобальное охлаждение организма, вызвавшее температурные аномалии». Так это называл доктор. А говоря по-человечески – во время своего лежания в сугробе Валюшка до такой степени переохладилась, что нормально чувствовала себя теперь только в холоде. Скажем, плюс 10 – это для нее была жарища невыносимая, от которой Валюшке хотелось натурально лечь и умереть. Все, что ниже, ей вполне годилось – и чем ниже, тем лучше. Именно поэтому ее не забрали ни в областную больницу, ни в детдом. Не строить же там для нее, в самом-то деле, особые морозильные комнаты!
И Валюшка, и Михаил Иванович, и Марина Николаевна иногда начинали раздумывать, как же она будет жить, когда весна настанет, а затем и лето, однако доктор твердо верил, что организм Валюшки рано или поздно приспособится к окружающей температуре и все в нем придет в норму. То есть вполне можно было надеяться на те самые лучшие времена.
Однако, если честно, Валюшка предпочла бы, чтобы они не наступили. Ни ехать в больницу, ни в детдом возвращаться ей решительно не хотелось!
Марина Николаевна сначала думала забрать Валюшку жить к себе, однако по некоторым обстоятельствам сделать этого не удалось. Ведь никто из соседей (а жила Марина Николаевна в одном из немногих городишкинских многоквартирных домов со всеми удобствами и собственной котельной) не одобрил бы, если бы в их доме вдруг взяли да отключили отопление! Так что во всей квартире Марины Николаевны было только одно место, где Валюшка хорошо бы себя чувствовала: в холодильнике.
Но там она просто-напросто не поместилась бы.
А вот в больнице отопления не было аж с прошлого года. Перемерзли трубы – ну и перемерзли. Ничего ремонтировать в этом никому особо не нужном здании не стали, да и денег лишних не нашлось. В кабинете терапевта и маленьком коридорчике около него стояли калориферы, а еще один обогреватель поставили было в курятнике Ефимыча, да он вскоре сломался.
Надо сказать, что, когда дом Ефимыча сгорел, из всего добра ему удалось спасти только трех кур и петуха. Их сторож забрал с собой и устроил в опустевшей бухгалтерии птичник. Честное слово: на двери до сих пор висела тусклая табличка с надписью «Бухгалтерия», а из-за двери раздавалось суетливое кудахтанье.
Курятник Ефимыча вел себя странно. Несушки совершенно не неслись, а петух спал без просыпу чуть ли не до полудня и практически не кукарекал. Ефимыч считал, что на птиц отрицательно влияет невыразимая холодина, которая царит в здании.
– У нас везде как в морге! – гордо заявлял Ефимыч, который служил здесь лет, не соврать, пятьдесят – и очень хорошо себя чувствовал в леденящей душу и тело температуре.
Однако если Валюшка легко обходилась футболкой и джинсами, которые ей купила Марина Николаевна, то и Ефимыч, и поселившийся в его комнатке Лёнечка все же надевали на себя что-то более существенное: валенки, ватные штаны, теплые свитера (на Лёнечке свитер толстого Ефимыча болтался как на вешалке, а рукава прикрывали кончики пальцев) и меховые жилетки. Ефимыч вдобавок напяливал старый треух, а Лёнечка так и ходил с непокрытой белобрысой головой.