Большая книга ужасов 2016

Арсеньева Елена

– Ну и где здесь одиннадцать-шесть? – я оглянулась. Заметила кое-где между деревьями остатки фундаментов. – Похоже, Ника, опоздали мы маленько. Тут все снесли до нас.

Не зная, как быть, мы пошли вдоль этих останков жилищ. Они располагались в ряд, здесь когда-то действительно была улица из маленьких домишек. Рядом с ними кое-где росли вишни и абрикосы – остатки садов. Но вдруг Ника оживилась, указала вперед:

– Смотри, там еще стена виднеется!

И правда, за деревьями возникло что-то высокое и темное, похожее на торцовую стену двухэтажного дома. Когда мы подошли, там и правда оказался двухэтажный дом. Заброшенный, разумеется, но целый. Ника

подошла к его углу, уверенным движением отодвинула ветки клена, и перед нами предстала наполовину проржавевшая старая табличка: «Ярослава Емельянова, 11».

– Пришли.

– Ага…

– Квартира шесть, так получается?

Мы без труда вскрыли хлипкую дверь подъезда и столь же легко нашли квартиру номер шесть. Маленький круглый номерок на облупленной деревянной двери первого этажа. Всего квартир было восемь – на два подъезда.

Нужная нам дверь оказалась запертой. По счастью, открывалась она вовнутрь. Ника с размаху влупила по ней ногой – раз, потом второй, на третий дверь с треском подалась и, жалобно всхлипнув, открылась.

– Меня поражает, какие здесь площадки между квартирами, – сказала я. – Хоть в футбол играй, такие просторные.

– А меня больше поражает, – ответила Ника, согнувшись и тяжело дыша, – чистота в этом доме. Думаю, ты в курсе, что в заброшенных домах обожают «отдыхать» пьяные компании и бродяги, оставляют там горы мусора и протаптывают туда дорожки! А здесь ничего такого нет. И окна целы. Что-то мне здесь неуютно.

– Ты что-то чувствуешь? Там… что-то не так? – я покосилась на взломанную дверь.

Ника пожала плечами и первой переступила порог квартиры под номером шесть.

Первое, что привлекло внимание в квартире – это запах. Слабый, чуть заметный, но ужасно гаденький и противный, он въедался в носоглотку, и я уже знала, что потом придется долго от него избавляться. Он был совершенно мне незнаком и не имел ничего общего ни со старыми домами, ни с помойкой, ни даже с падалью. Здесь было пусто, светло и нехорошо из-за запаха. И тихо, как в склепе.

– Ника, ты тоже чувствуешь этот гадостный запах? – прошептала я. Говорить вслух было боязно.

– Ага, – мрачно кивнула она. – И мне это не нравится.

– А квартирка ничего. Большая, просторная, потолки высокие.

– Ты здесь, надеюсь, жить не собираешься? – столь же хмуро буркнула Ника, и мы пошли осматривать комнаты. Их было три, не считая всяких подсобок. Везде было пусто – и чисто. Особенно мне понравилась детская. На обоях зайчики, на двери нарисована сказочная избушка, а в одной из стен – небольшая арочная дверца стенного шкафчика. Она была без ручки, оказалась заперта на ключ, причем ее не открывали так давно, что замочную скважину и навесы залепили многолетние наслоения белой краски, которой дверца была выкрашена. Я лишь подергала ее створки и отошла. Затем мы перешли в кухню. Она была просторной, светлой, с большой изразцовой печью.

– А что! Против нашей трешки здесь прямо-таки хоромы! – нарушила я молчание. – Вот только отопление печное, жаль. А я предпочла бы камин, как в старинном замке!

Ника заглянула в дверцу печи, посветив туда фонариком:

– И здесь ничего. Меня это очень напрягает, Лыскина.

– Похоже, поздно мы пришли. Нас не дождались и съехали. А квартира заперта и окна целы, странно для давно заброшенного дома.

– Не то слово – странно! Это и напрягает. Что нам делать, Лыскина? Они охотятся за этим листочком, даже обыск у тебя устроили, значит, им все еще важен этот адрес. Зачем он им? Слишком много непонятного.

– Может, хозяева знали какую-то тайну или стали свидетелями преступления, а преступники еще не в курсе, что тут дом выселен, и хотят их убрать?

– Слишком все просто, – пробормотала Ника, к чему-то прислушиваясь. – А дом тогда почему цел? Если дом заброшен, в нем обязательно побьют окна, и это для начала. Сама видишь, от других домов вообще ничего не осталось, школа в руинах, а этот как новенький.

– Наверное, надо расспросить местных, что еще остается.

Ничего другого не оставалось. Еще раз осмотрев квартиру, мы вышли и вернулись к поселку. Улицы его, как на грех, были безлюдны.

Но вдруг я заметила, что у калитки углового дома, крайнего от леса, сидит на лавочке пожилая тетка в домашнем халате и внимательно на нас смотрит. Пожалуй, слишком внимательно, чтоб это было просто праздным любопытством. Дернув Нику за руку, я подошла ближе:

– Здравствуйте!

– Драсьте, драсьте, – женщина смотрела строго. – Вы чего туда шастали?

Я не знала, что ответить. Если правду, то ей вряд ли это понравится.

– Ярослава Емельянова, одиннадцать-шесть, – вдруг произнесла Ника. Это прозвучало как пароль, и я удивилась Никиной догадливости – ее короткий ответ заменил целый рассказ.

А я спросила:

– И чего, что мы там были? Мы же не в чужой дом залезли. И поверьте, мы там не пили, не курили и не сорили.

Правда, дверь сломали, но об этом говорить было вовсе не обязательно.

– Шесть? – переспросила она. – Это где дедушка жил?

– Да! – воодушевилась я. – А… какой дедушка?

Она засмеялась:

– Вы, я смотрю, не местные. Что вам здесь понадобилось?

– Дом одиннадцать, говорю же. Квартира шесть. Дедушка. Что вы знаете об этом дедушке? – глядя ей в глаза, проговорила Ника.

– Ну… дедушка как дедушка. Евгений Петрович. Старенький был очень. Интеллигентный такой – ко всем на «вы», культурный, начитанный, как профессор. Жил там с незапамятных времен. Семьи не имел, только все фотографии старые рассматривал. А когда совсем немощный стал, я приходила к нему готовить-убирать – что ж поделать, сосед все-таки. Он тогда слегка из ума выжил, нес всякую околесицу.

– Какую, тетенька? Что именно он говорил?

– Ой… не помню уже. Про какие-то два корабля, одинаковых корабля, только один настоящий, а другой подделка. Как это, скажите, корабль может быть подделкой? Утонет он, что ли? Еще что-то про нож, которым убивают тени. Вот это мне запомнилось. Он даже показывал мне какой-то нож, похожий на кухонный, но очень ржавый. Ну совсем рехнулся дед. Я этим ножом в тень ударила смеха ради – но ничего с тенью, конечно, не случилось. А за пару дней до смерти он подарил мне кораблик деревянный. Он у него на окне всегда стоял, сколько я помню. И так слезно просил: «Береги его, Тамарочка, не выбрасывай!» Да вот он, видите?

Она указала на окно своего дома, буквально в метре от забора. Там на подоконнике стоял красивый деревянный фрегат с поднятыми парусами.

– А нож не подарил, – усмехнулась тетка. – Я вообще не знаю, куда он его дел. А скажите мне на милость, зачем вам этот дед понадобился?

Ника вместо ответа дернула меня за сумку, и я вынула заветный листочек. Она глянула – руками всплеснула:

– Мама родная, точно! Это ж из его блокнота листок!

– Какого?

– Да блокнотик у него был, старинный. Он его берег, везде с собой носил. И отдал мне тогда вместе с кораблем. Мне интересно было, чего он там писал, но там оказались только заумные размышления.