Большая книга ужасов – 28
Шрифт:
– Не пойду и все. Чего я там забыла?
В глазах у Чака было вселенское удивление. Сначала он посмотрел на Тамарку одним глазом, потом другим, потом открыл пасть и требовательно гавкнул.
– Я там уже была, и меня оттуда прогнали. Я лучше обратно в бухту пойду или где-нибудь здесь эту ночь пережду. У меня в поселке куча знакомых.
Томка пнула попавшийся под ногу камешек и сделала шаг в сторону.
Чак упал на передние лапы и зашелся в лае.
– Все равно ничего не объяснят, – продолжала упорствовать Цыганова, делая еще один шаг. – Опять заставят куда-то бежать и что-то делать.
Чак в два прыжка догнал ее и лизнул в коленку.
– Что ты делаешь! – засмеялась Томка. – Щекотно!
Решив, что они обо всем договорились, Чак неспешной рысью побежал вперед. Тамарка осталась стоять.
Конечно, ей хотелось пойти в долину, встретить ребят и вместе во всем разобраться, что тут и почему. Ей страшно надоело бегать одной, скрываться. И главное, ей надоела неизвестность. Уж лучше еще раз бросили бы к дельфинам, а потом все объяснили, чем бояться непонятно чего.
Но она отлично понимала, что никто ей ничего просто так объяснять не будет. Богдасаров неделю все знал, Маринка строчила свой дурацкий дневник, девчонки перешептывались, делясь последними новостями, Светка устраивала ночные вылазки, и только Цыганова ни сном ни духом не знала о происходящем в лагере. Тогда никто не сказал и сейчас не скажет. Потому что в спорте каждый за себя. И не надо ее убеждать, что Мишка пошел в долину только из-за нее. Он там был, вот и пошел. Да и не ее он спасал, а искал Маринку. Это же ясно. Они были в сговоре. Тамарка так просто попадалась. Просто путалась под ногами.
От подобных мыслей Томке стало так жалко себя, что она снова уселась на землю и стала размазывать по перепачканному лицу горькие слезы.
– Никто мне ничего не говорит, никому я не нужна.
Эти слова оказались кодовыми, и слезы потекли в три ручья.
Чак удивленно поднял уши и тявкнул от негодования. Но увидев, что его «слова» не подействовали, подбежал к Томке и больно тяпнул ее за локоть.
– Ты чего? – возмутилась Тамарка. И так жизни никакой, а тут еще всякие бешеные собаки кусают. – Больно! – Но с места не сдвинулась.
Тогда Чак возмущенно загавкал, хлестнул ее хвостом по лицу и попытался укусить за другую руку.
– Отстань! – Цыганова вскочила, поднимая руки вверх. – У, зверюга!
На ее резкое движение Чак зарычал, припал на передние лапы, готовясь к прыжку.
– Мама! – Томка испугалась не на шутку. Если эта махина прыгнет да еще укусит посильнее, то с рукой или ногой можно прощаться. – Спасите!
Томка бросилась сначала в одну сторону, потом метнулась в другую. Везде на ее пути оказывался Чак, с его разъяренной морды уже капала слюна.
«Бешеный», – пронеслась мысль, и Тамарка, зажмурившись, побежала. С громким лаем Чак помчался следом. Цыганова спиной чувствовала его дыхание. То справа, то слева ноги касалась жесткая шерсть. Из-за этого девчонка меняла направление, стараясь уйти от неминуемого укуса.
Томка бежала и бежала, пока не поняла, что хитрющая собака ведет ее в долину.
– Чак! – Цыганова так резко остановилась, что псина налетела на нее сзади, сделала мастерскую подсечку под коленки, и вдвоем они снова оказались на земле. – Чак! – начала Томка, собираясь высказать собаке все, что
Чак распластался на земле. Он прижал морду к камням, скулил и вопросительно смотрел на Томку. Это ей показалось странным.
– Эй, ты чего? – Она присела, коснувшись черных ушей. Но Чак заскулил громче, мотнув мордой куда-то вверх.
Томка повернулась как раз вовремя, чтобы заметить бредущую по кустам Черную Даму.
– Тебя тут только не хватает, – прошептала Цыганова, тоже прижимаясь к земле. Чак удовлетворенно закрыл глаза.
Дама прошла мимо. Судя по всему, эта загадочная личность в черном не обладала ни хорошим зрением, ни отменным слухом, а уж с шестым чувством у нее вообще была беда.
– Вставай, – толкнула Томка псину, когда беда миновала.
Но собака только заскулила и не сдвинулась с места.
– Чего разлегся? – У Тамарки родились нехорошие предчувствия. – Эй, Чак, ты чего?
Псина переложила морду с одной лапы на другую и закрыла глаза.
– Поднимайся, – Томка попыталась сдвинуть его с места, но Чак был довольно тяжелый, чтобы это у нее с ходу получилось. – Давай, родной! Что же ты лежишь?
Чак снова жалобно заскулил, и Цыганова перепугалась не на шутку. Видимо, когда они падали, она придавила собаке какую-нибудь лапу или помяла бока.
– Чак, у тебя что-то сломалось? – Тамарка склонилась над собакой, положила ладонь на жесткую шерсть. – Слышишь меня? Не умирай!
Ей показалось, что Чак сейчас действительно умрет. Он не только закрыл глаза, но и хвостом вилять перестал. Лишь жалобно поскуливал при каждой попытке Цыгановой его растормошить.
Забыв про Даму, Томка вскочила.
– Кто-нибудь! Помогите, – завопила она. Лишь испуганное эхо вернулось к ней от далеких гор. – Сюда!
Место для криков она выбрала неудачное. Они уже начали спускаться – ни из поселка, ни из бухты ее видно не было. Ну и тем более не слышно.
– Потерпи, мы сейчас!
Она просунула руки под собачьи бока и рывком подняла тело Чака. В Тамаркиной спине что-то хрустнуло, в глазах потемнело, и Томка побежала вниз.
– Потерпи еще чуть-чуть… Мы скоро…
Для кого Тамарка это говорила, было непонятно, потому что у нее самой сил не было бежать. Цыганова не видела, куда ее несет. Ей все казалось, что она падает. Но ноги пока держали.
Впереди показался домик. Такой же безжизненный и заброшенный, как сегодня утром.
– Эй! – закричала Томка, хотя на самом деле из ее пересохшего горла вырвался хрип. Да еще от резкого вдоха на язык попала шерсть. Цыганова закашлялась, потеряла равновесие и ухнулась на коленки. Она старалась удержать Чака от падения, но боль в коленках была невыносимой. Тамарка взвыла и выпустила свою ношу.
Хотелось одного – закрыть глаза и больше их никогда не открывать. Сердце стучало где-то в области гортани, болезненно пульсировали коленки. В ушах стоял звон… лай… голоса… топот ног…
Цыганова перестала умирать и приподнялась на локте.
Чака рядом с ней не было. Он вертелся около ног хозяина, тот улыбался собаке и похлопывал рукой в перчатке по черной голове. Потом эту идиллию загородили ноги. Одна, две, три, четыре… Томка подняла глаза выше и в бессилии опять откинулась на спину.