Большая книга ужасов – 5 (сборник)
Шрифт:
— Что ты хочешь этим сказать? — внимательно посмотрел я на волосатого мужчину. Мой страх отступил на второй план. На его место пришел интерес и желание немедленно все понять. Если бы я тогда не начал распутывать клубок, то не смог бы жить дальше, запутался бы в клубке еще больше. В то время передо мной стояла черта. Нужно было перешагнуть через нее и идти дальше, но сначала следовало все разложить по полочкам и привести в порядок мысли.
— Я так и думал, что никто не заметит закономерности, — начал объяснять оборотень. — Эти женщины — они были знакомы и раньше, еще до того, как очутились в моем логове, — занимались оккультизмом, черной магией.
— А дальше что? — поинтересовался я.
Оборотень вздохнул.
— Они нашли в книге одно заклинание — как вызвать оборотня, который затем станет для них проводником леса. Вызвали, допустив в ритуале ошибку — в самый ответственный момент кошка прыгнула на книгу и сбила их с чтения заклинания. Первое правило магии — нельзя прерывать обряд, иначе могут возникнуть необратимые последствия. Последствия и случились: вместо того чтобы стать их слугой, оборотень превратился в их врага. Как ты понял, этот оборотень — я.
— Но зачем им слуга-оборотень? — озадачился я.
— Ведьмы хотели, чтобы я показал им все секреты леса, ведь лес кроет в себе много тайн. Одна из них — где растет папоротник, зацветающий в ночь на Ивана Купалу. С помощью цветущего папоротника можно найти дорогу к несметным сокровищам… Ведьм погубила алчность…
— Но разве папоротник цветет? — удивился я. — Нам много раз на биологии говорили, что это выдумка!
— Конечно, в обычные дни не цветет, а в ночь на Ивана Купалу цветет. Эта ночь волшебная… Деревья передвигаются с места на место, слепая змея медянка становится зрячей, она, как стрела, может полететь в человека и укусить его… Много чего бывает в эту ночь… Люди засыпают в одном месте леса, а просыпаются в другом… Так что цветущий папоротник — не такое уж и чудо.
— О папоротнике потом. Я видел в твоем логове фотографию моей семьи. Где ты ее взял и зачем она тебе? — нервничал я.
— Эта фотография моя. Я твой отец.
Заявление показалось мне абсурдным. Какой-то волк, оборотень говорит, что он — мой отец… Ну, не чушь ли?
— Неправда! — естественно, возмутился я. — И не смешно, если ты пытаешься шутить. У меня нет отца. Вернее, как таковой есть, но он ушел от нас с мамой, когда я был еще совсем маленьким… Хотя, может, его уже и нет совсем на этом свете… Думаю, ты загрыз мужчину, который был моим отцом, и фотография находилась среди его вещей. Я хочу знать, почему ты его загрыз? Чем он тебе помешал? Где он жил? В нашем городе? У него есть еще дети кроме меня?
Оборотень вздохнул и приблизился ко мне. Протянул косматую руку. Он собрался положить ее мне на плечо, но в последний момент передумал и сложил руки на груди.
— И все-таки, Егор, твой отец — я, какими бы странными мои слова тебе ни казались… Не делай такое скептическое лицо, хорошо? Мне трудно говорить, но пришло время все тебе рассказать. Молчать дальше нельзя, иначе… Фотографий было две. Одна осталась у Насти, то есть у твоей мамы, а вторую я взял с собой, когда ушел от вас много лет назад. За это время я где-то ее потерял, а когда влез в твою комнату, то увидел фотографию на журнальном столике и… украл ее.
— Я не верю! — воскликнул я. Внутри меня все кипело и противилось этакой новости. — Я не могу быть сыном оборотня! Моя мама не могла полюбить оборотня! Это ложь! Гнусная и жестокая ложь! Докажи, что ты мой отец! — Слезы хлынули из моих глаз. Наконец-то я увидел своего отца, а он оказался оборотнем! Все происходящее сильно смахивало на театр абсурда, причем абсурд был таким… абсурдным, что у меня просто не находилось слов. Зато эмоций — море.
Оборотень помолчал, глядя на мою реакцию, и произнес:
— На твоей ступне есть шрам — ты зацепился за крючок, когда мы поехали на рыбалку. Ты, конечно, этого не помнишь, тебе тогда было меньше года, а я все помню отчетливо. Я очень боялся, что начнется заражение, прививок тебе сделали кучу… К счастью, все обошлось, но память о крючке осталась в виде шрама у тебя на ноге.
Он говорил правду. По рассказам мамы, шрам на моей ступне имеет происхождение, описанное оборотнем с точностью до единого слова. Из моих глаз полился новый поток слез. Теперь я плакал от отчаяния и ужаса. Потому что понял: оборотень не врет. Эта холодная осенняя ночь, когда я узнал правду о своем рождении, запомнилась мне на всю оставшуюся жизнь.
— Не может быть… Не может такого быть… — все повторял я, всхлипывая, и в то же время осознавая, что слышу страшную, но правду. Именно к такой развязке все и вело.
Мужчина подошел ко мне. Он обнял меня своими крепкими руками со стальными мышцами и погладил мою голову, успокаивая меня. Я даже не оттолкнул его. Мне нравилось его тепло и длинная шерсть на всем теле. В этом было что-то… родное.
— Не плачь, Егор, не плачь. Кстати, тебе известно, что это я хотел, чтобы тебя назвали Егором? Нет? Не знал? Ну, теперь знаешь… Ты можешь гордиться своим отцом. На свете мало мальчиков, у кого папа — оборотень.
— А еще на свете мало мальчиков, чей папа похитил трех ведьм! — воскликнул я, плача и смеясь одновременно.
— Тоже вариант.
Со мной приключилась самая настоящая истерика. Все-таки не каждый день встречаешься с отцом, бросившим тебя и мать почти пятнадцать лет назад, и узнаешь, что твой отец — не человек. Этот момент — момент встречи с отцом, о которой я так мечтал, но которую представлял совсем иначе, наступил. Да, наступил, только я еще не верил… Ни в то, что передо мной — мой отец, ни в то, что он является оборотнем. Конечно, нужно было время (много времени!), чтобы отойти от шока, все осознать на «трезвую» голову и решить, как жить дальше.
И вот еще что удивительно: в тот момент у меня не было никакой ненависти к отцу. Непонимание, чувство безысходности, растерянность — все это имелось в наличии, и в большом количестве, но ненависти и желания выяснить с ним отношения, как мне это представлялось раньше, — нет, не было.
Понемногу успокаиваясь, я внимательно слушал рассказ оборотня, сидя уже у него на колене. Да, именно так! Многие могут засмеяться и не понять меня, но, знаете, нельзя никогда судить о человеке, не побывав в его шкуре. Именно этого — отцовского тепла — мне и не хватало всю жизнь, оказывается. И поэтому, когда я узнал, кто мой отец, я не стал устраивать никаких сцен, а попытался скорее сделать то, о чем втайне мечтал всю жизнь, — притронуться к отцу. И посидеть у него на колене… Благо, у моего отца оно было громадное, как лавочка.