Большая книга ужасов - 6
Шрифт:
Тем лучше.
— Это какая–то пещера, — сказала Тоска. — Ты уверен, что нам идти в ту сторону?
— Конечно. Как раз в пещерах и обитают все чудовища. Читай классику про борьбу с чудовищами, Тоска.
— Какую классику?
— «Беовульфа» [11] хотя бы…
— Я кино смотрела.
— Кино — это… это совсем не то, что нужно. Изучай первоисточники, в них мудрость. И все написано: зло обитает в омутах, пещерах, старых мусорных баках и других малоприятных местах. Как это.
11
«Беовульф» —
Потолок стал еще ниже. Даже мне, человеку невысокого роста, приходилось идти уже на четвереньках, что мне не очень нравилось. Что это за борец с мировым злом, передвигающийся полуползком?
Но делать было нечего, и мы передвигались.
— Скоро спортзал, — сказал я. — Видимо, нам туда…
— С чего ты решил, что скоро спортзал? — спросила Тоска.
— А ты разве не чувствуешь? Раздевалкой до сих пор пахнет.
Тоска поморщилась.
— Знаешь, Тоска. — Я перешел почти на гусиный шаг. — Ты вот собираешь всякий детский народный фольклор, а я могу тебе рассказать на спор двадцать страшных историй, связанных с раздевалками. И каждая из них будет… Ну все, пришли.
Ведьмовский маятник остановился. Я указал пальцем вперед.
Впереди была дверь.
Двустворчатая дверь, какая всегда бывает в спортзалах. На двери была надпись.
7 Смер…
На двери было написано «Смер…»
Черными дрожащими буквами.
— Что это означает? — спросила Тоска.
— Ну, может, тут написано «смерч». Или «смерд». Или «смеркается»…
— Там написано «смерть», — сказала Тоска. — Вот и все. Это предупреждение. Предупреждение о том, что входить не стоит.
— Интересно… — сказал я. — Весьма и весьма интересно. Хотя несколько примитивно. Может отпугнуть робкого первоклассника или старушку с задержками в развитии…
— Я бы не стала входить в такие двери. Точно не стала бы.
— А я бы стал. Те двери, в которые не стоит входить, обычно никак не обозначаются. И напротив, подобные надписи на дверях свидетельствуют о том, что кто–то очень не хочет, чтобы мы сюда входили.
— Мне все–таки страшно…
Тоска оглянулась и поежилась.
— Стой тут, — сказал я ей. — Я скоро вернусь. Если что — кричи громко.
Я крутанул томагавк.
— Ты же сам говорил, что в таких ситуациях ни в коем случае нельзя расходиться! — сказала Тоска. — Что по одному почикают…
— Это верно. Молодец, Тоска, быстро учишься. Только вот тут что…
— Что?
— Ты уверена, что не разочаруешься? — Я постучал пальцем по слову «смерть».
— В чем? — Тоска посмотрела на дверь. — В чем я не разочаруюсь? В смерти?
— В охоте на ведьм. Во всем этом нашем мероприятии.
Тоска задумалась. Сняла шапочку и принялась чесать голову.
— Нет, — сказала она через минуту. — Не разочаруюсь.
— Ну, гляди.
Я отошел от угрожающей двери и ударил ногой чуть выше замка.
И, конечно же, замок не выдержал.
Я вошел внутрь.
Так все и оказалось — раньше тут размещался спортзал. Это хорошо было видно по высоким потолкам, болтающимся обрезанным канатам и ободранным баскетбольным щитам, как будто в зале тренировалась сборная США, состоящая преимущественно из негров не последнего размера. И по большим окнам от пола до потолка.
Все пространство от двери до окна и от правой до левой стены было заставлено мольбертами. Штук, наверное, двести мольбертов, а может, и больше. Мольберты стояли друг к другу впритык, даже непонятно, как на них можно было рисовать. На каждом мольберте одна и та же картина — белый мох, белые, чуть с желтоватым отливом осины, синий дрожащий воздух. Вдалеке между соснами размытое красноватое пятно. Ничего особенного. На первый взгляд. Но потом…
Я смотрел в эти осины, смотрел и почему–то не мог оторваться. Голова у меня начала кружиться, картина будто тянула в себя. И в какой–то момент я вдруг даже не почувствовал, я просто понял: сейчас из–за этих осин появится что–то кошмарное…
Тоска положила руку мне на плечо. Я вздрогнул, затем потряс головой, выбрасывая из мозгов обрывки этого наваждения. Паровозов добился того, чего хотел. Картина на самом деле дырявила голову. Детям и беременным женщинам лучше не смотреть.
— Тебе не кажется, что здесь что–то не так? — Тоска оглядывала спортзал. — Что–то не так, только я никак не могу понять, что именно… В этом зале чего–то не хватает.
— Знаю я, чего тут не хватает. Тут не хватает физкультурника. Этакого бодрого–пребодрого физкультурника со свистком. А еще лучше дохлого физкультурника. Чтобы висел на баскетбольном щите, а в волосах у него ласточки свили бы гнездо. Дохлый физкультурник на баскетбольном щите — вот картина, способная излечить раны моего сердца…
— Хватит шутить, — остановила меня Тоска. — Здесь чего–то не хватает на самом деле. Слушай, а почему этой картины так много? Зачем кому–то столько «Осиновых рощ»?
— Знаешь, Тоска, художник Саврасов рисовал «Грачи прилетели» целую кучу раз, не сосчитаешь даже. К нему приходят и говорят: Саврасов, дружбан, не будь медузой, нарисуй «Грачей», а он им — чуваки, да ради бога! Бац–бац — и готово, грачи прилетели. Чувакам — грачи, Саврасову — бабульки. Здесь, мне кажется, то же самое происходит… Примерно. Кто–то усиленно копирует эту легендарную «Осиновую рощу», чтобы потом продать ее за биг бабки. Может, уже и заказы получены.
— Да уж…
— Поэтому я и говорил, что не стоило тебе сюда заглядывать. Разочаруешься…
Я пнул ближайший мольберт, и он грохнулся на пол.
— Вообще–то считалось, что эта картина производит жуткое впечатление. — Тоска разглядывала полотно на соседнем мольберте. — А она не производит. Странное, пожалуй, да. А жуткое — нет. Слухи. Нельзя верить слухам.
— Жуткой была картина в альбоме, — сказал я. — То есть не картина, а набросок. Говорят, что люди хлопались в обморок, когда его видели. А с некоторыми начинали происходить удивительные вещи…