Большая лагуна
Шрифт:
— И неожиданно появились вновь.
— Всплыли из глубин океана, просочились из шахт, вырвались из свинцовых контейнеров, куда их прятали.
— Все это есть в моих записях.
— И ты, вероятно, считаешь, что вредные вещества и есть главная причина катастрофы?
— Конечно, учитель! Неужели вы другого мнения?
— Видишь ли, Вера, все посторонние примеси послужили только искрой для большого пожара. Материал же подготовили мы сами. Здесь мы шли по стопам наших предков: старались как можно больше получить от природы, нарушая ее элементарные законы…
Вера слушала с загоревшимися глазами, хотя доктор Мокимото опровергал все теории, в том числе и ее выводы, вынесенные в часы раздумий на «Сириусе». Неожиданно доктор Мокимото замолчал, разглядывая тянувшийся внизу ослепительно белый пляж, усеянный крохотными фигурками купальщиков, разноцветными кружками зонтов, затем его внимание привлекла встречная машина; в ее прозрачной кабине сидело несколько девушек-студенток и седой краснощекий мужчина. Мужчина оживленно жестикулировал, сидя в кресле пилота. Ни он, ни студентки не заметили, как доктор Мокимото и Вера помахали им рукой. Это профессор зоологии Уайвилл летел куда-то с группой своих учениц.
Доктор Мокимото улыбнулся и, прищурясь, несколько секунд разглядывал далеко в море длинное грузовое судно. Казалось, оно стоит в ярко-синей воде, распустив длинные белые усы.
— Между прочим, Томпсон Уайвилл, — сказал наконец доктор Мокимото, — не без оснований считает, что одна из причин агрессии синезеленой водоросли состоит в том, что этот живой организм, как и многие в природе, переживает цикл наибольшего подъема.
— Я помню, вы говорили об этом в одной из своих лекций, так при чем же здесь этот Уайвилл? — Вера сказала это, не скрывая своей неприязни к профессору.
— Между прочим, Вера, теория цикличности принадлежит не мне, а заслуга Уайвилла состоит в данном случае в том, что он одним из первых вспомнил о ее существовании применительно к водоросли.
— Он необыкновенно хитрый и ловкий… — Вера хотела сказать, что Уайвилл претендовал на соавторство в создании ходячих растений, но осеклась под осуждающим взглядом доктора Мокимото. — Почему вы вдруг замолчали? — спросила она.
— Потому что слушаю тебя. Вера. Мне осталось сказать немного. Главная причина, как я считаю, непомерного размножения водоросли заключается в том, что мы изменили рельеф шельфа, подняли дно океанов и морей близ берегов — конечно, в этом была явная выгода: мелководье лучше прогревается солнцем и дает большие урожаи — и в то же время опять нарушили режим Мирового океана, установившийся в течение сотен миллионов лет. Мы забыли печальный опыт создания пресноводных бассейнов, которые заполнили в свое время сине-зеленые водоросли, отравив воду и с нею все живое в ней. То же самое получается и с шельфом. До определенного времени разными средствами нам удавалось сдерживать наступление синезеленой водоросли, теперь же, когда сложились все возможные условия для ее процветания, она воспользовалась этим и стала на «тропу войны», как говорили древние аборигены Северной Америки.
Вера кивнула:
— Все в ее пользу — и стимуляторы, и тепло, и свет, и еще подошел период ее наибольшего благоприятствования на нашей планете. Вот она и стала наступать. Все это так, учитель. Но что вообще творится с океаном? И у него настал цикл бурной жизни? Эти жуткие звезды! Гигантские кальмары, которые прежде существовали только в легендах. Вы не думаете, что начинается смена господствующего вида? К нам на смену из глубин океана идут чудовища. Ведь было же господство ящеров? Почему не может наступить господство головоногих моллюсков?
— Не может, Вера.
— Но почему же не может?
— Потому что мы слишком сильны и при всех просчетах достаточно умны, чтобы отстоять свое право на планету… Но почему у тебя такое печальное лицо? Ты опять недовольна собой? Что произошло?
— Я полная бездарность! — выпалила Вера. — Ну зачем я летала на этот противный «Сириус»? Сидела бы лучше дома.
Доктор Мокимото протянул ей руку, и она прижала ее к своей пылающей щеке.
— Ты устала, Вера. Вот сейчас прилетим домой, ты поплаваешь в бассейне, увидишь свою орхидею, своих завриков, и все пройдет. Пойми, что без тебя я бы не пришел к таким выводам. После разговора с тобой я еще подумал: что, если и здесь, на Земле, мы помогли синезеленой водоросли создать новый вид вируса, который в тысячи раз увеличил ее жизнеспособность? — Помолчав, он сказал: — Я видел его, этот вирус. Совершенно новый вид. Надо теперь искать для него противников. Они должны быть, они есть! Природа не может допустить, чтобы один вид безмерно расширял свое жизненное пространство. Я уверен, что к такому же выводу пришли уже многие и тоже нашли вирус.
— Вы опубликовали свое открытие?
— Ну что ты, Вера! Надо еще проверить.
— Так! Вы будете проверять бесконечное число раз, а в это время ваши идеи появятся в прессе, по каналам телевидения!
— Вера! Разве важно, кто первый?
— А разве нет?
— Нет, Вера. Важно, чтобы люди узнали истину. Неважно, из чьих рук или уст. Тем более, что вопрос идет не о годах, а о часах, от силы — днях… Вот мы и дома. — Он нажал клавишу посадки.
Машина, дрогнув, стала сбавлять скорость и через минуту повисла над зеленым массивом леса и садов с зеркалами прудов и бассейнов для купания, словно выбирая место, куда бы сесть, затем стала по спирали спускаться на желтую посадочную площадку посреди зеленого луга. Цвет площадке придавала трава особого вида — также одно из созданий института.
Прыгнув в бассейн и вновь почувствовав необыкновенную легкость во всем теле, почти невесомость, Вера вспомнила напутственные слова синего компьютера:
«На Земле первые три дня постарайтесь чаще плавать, таким образом вы быстро адаптируетесь и скоро начнете забывать чарующее ощущение невесомости».
Было время занятий, и в бассейне не было никого из работников института. К Вере подплыл старый дельфин, который вот уже два года не выходил в океан, его одолевали какие-то дельфиньи болезни. В бассейне он следил за чистотой — сменял воду; он был также главным фонарщиком: зажигал и гасил свет на водной станции и на территории института, хотя для этой цели существовало электронное устройство. Доктор Мокимото распорядился отключить автоматику и освещение поручить дяде Жаку — так звали дельфина.
Дядя Жак поприветствовал Веру и спросил, почему она так долго не появлялась. Говорил он без помощи гидрофона очень плохо, зато понимал все отлично, и Вере пришлось рассказать ему о своем путешествии.
— Ну, а как твои дела? — спросила Вера. Дядя Жак подплыл к переговорному устройству, и голос переводчика из стеклянной кабины гулко разнесся над водой:
— Трудно желать лучшего, хотя по-прежнему болит позвоночник и по ночам ноет левый плавник, тот самый, что чуть было не откусила напрочь сельдевая акула. Вообще сельдевые акулы довольно безвредные твари, да эта, видно, уж очень была голодна.
— И тебе не скучно здесь одному?
— Разве я один? По правде говоря, мне иногда надоедают шумные компании
— мешают следить за мировыми событиями…
Вера вспомнила, что дяде Жаку установили телевизор с двумя экранами: подводным и надводным.
Дядя Жак продолжал:
— Опять появились гигантские кальмары Большого Барьерного рифа. Я не знаю, что и будет, если дело и дальше пойдет таким образом.
— Что ты имеешь в виду?
— Как что? Обстановку на Великом рифе. Ты разве не знаешь, что там местные Люди Моря боготворят кальмаров. Пора покончить с такими суевериями и уничтожить всех кальмаров!