Большая нефть
Шрифт:
Возле двери послышалась возня.
— Это Макар Степанович Дорошин, — проговорил Макар отчетливо. — Прошу открыть дверь и впустить комиссию по расследованию фактов возможной спекуляции телевизорами.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Макар, Ольга и еще две работницы смогли просочиться внутрь. Толпа пыталась было ворваться в осажденную крепость, но дверь тотчас же захлопнулась.
Перед Дорошиным стоял бледный, как стена, заведующий магазином.
— Вы парторг? — Он уставился на Дорошина обезумевшими от страха глазами. — Спасите
— Где работники магазина? — резко осведомился Дорошин.
— Заперлись… в подсобках… Боятся выходить.
— Что вообще происходит? — Дорошин уселся. Заведующий продолжал стоять. Макар Степанович слышал, как лязгают его зубы.
— Товарищ Дорошин, поймите правильно… Я боюсь толпы. Неуправляемой толпы. А там — женщины… Они же все на свете сметут на своем пути, если им надо… И ведь не хлеб для детей, не молоко… Помните — в годы войны… Нет, телевизоры. Предметы роскоши. И я — боюсь.
— Советский труженик имеет полное право обладать предметом роскоши, — сухо ответил Дорошин. — Он заработал это право честным трудом. А полноценный отдых и достойный быт, между прочим, не менее важны, чем хлеб.
— Я знаю, знаю, — забормотал заведующий. Его ничуть не удивляло, что ему проводят политинформацию чуть ли не на поле боя. На самом деле Дорошину важно было успокоить его, а лучший способ для этого — сказать что-нибудь непреложное и очевидное.
— Изложите обстоятельства, — велел Дорошин.
— Днем привезли новую партию телевизоров, — послушно заговорил заведующий. — Об этом тут же стало известно в городе. И кто-то распустил слух, что все телевизоры разойдутся только по большим начальникам и спекулянтам. Собралась толпа. Никаких намерений спекулировать у нас и в мыслях не было. Как в Междуреченске, простите, спекулировать, если каждый телевизор на счету и все друг друга знают? Господи, да хотя бы этот аргумент… Не говоря уж о том, что мы… — Он приложил руку к сердцу, как бы не в силах сформулировать простую мысль: продавцы — такие же честные труженики, как и все советские люди.
— Почему закрылись?
— Пока порядка не будет, продавцы в зал не выйдут. Их же на части разорвут!..
— Почему вы не вышли к людям и не объяснили им ситуацию? — спросил Дорошин.
— Так нам же не верят! — воскликнул заведующий. — Убить грозятся.
— Так, — сказал Дорошин. — Выходите в зал. Немедленно. Работать будем, пока не закончится товар. Понадобится — так и ночью. Я не уйду. Ни я, ни члены комиссии… Ольга, с кем дети?
— Я попросила Дору Семеновну, — сказала Ольга Валерьевна, на миг становясь просто Ольгой.
— Хорошо. — Дорошин командовал быстро, как на поле сражения, и никто не осмеливался ему возражать. — Членов комиссии, — он посмотрел на женщин, — прошу оставаться в зале. Помните, вы представляете народный контроль трудящихся. Вам ясно?
— А что это значит? — спросила молодая работница.
Старая тоже не слишком понимала, но спрашивать постеснялась. Скажут еще: дожила до седых волос — а не знает.
— Это значит, что все должны вас слушаться. Вы
Он вышел из магазина, и его сразу же обступила толпа. Кругом шумели, мешали говорить. Совсем близко раздался выкрик:
— Себе-то небось телевизор уже отложил!
Дорошин громко заговорил:
— Товарищи! Через десять минут магазин начнет работать. Прошу организовать очередь. Встаньте друг за другом, спокойно. Кто пришел первым? Здесь вели счет, перепись?
Ну конечно, вели. Наученные долгими годами разрухи и голода, люди успели написать химическим карандашом номера на ладони. Авдеев называл эти номера «числом зверя» и поклялся, что никогда в жизни не позволит подобное… ни себе, ни своей жене, ни детям… Лучше уж без телевизора как-нибудь прожить. Дети ходили смотреть детские передачи к соседям. Авдеев — человек принципиальный, а Марта его слушалась. Макар Степанович, в противоположность Авдееву, считал номера на ладони вынужденным злом. Сейчас, например, это предотвратило давку и, возможно, травмы. Если не говорить о худших последствиях.
— Пожалуйста, встаньте в очередь! — громко, протяжно говорил Дорошин. — Кто вел учет? Становитесь!
Кругом клубились, выясняли отношения.
— Иначе магазин будет закрыт! — почти пропел Дорошин.
Вскоре удалось восстановить порядок. Один за другим люди вставали в очередь, остальных оттеснили подальше. И вот наконец дверь открылась.
— Заходим по десять человек! — распоряжался Дорошин.
Удивительно, но обошлось без милиции…
Ольга Валерьевна с восхищением смотрела на супруга. Он чувствовал на себе ее взгляд, догадывался о ее чувствах. Но виду не показывал. Даже не глядел в ее сторону.
Когда все закончилось и магазин наконец опустел (было уже за полночь), Ольга подошла к мужу, взяла его за руку.
— Макар!.. — заговорила она.
— Макар Степанович, — поправил Дорошин мстительно.
Ольга выпустила его руку, насупилась:
— Ах вот как? А я похвалить тебя хотела… Мы вообще собирались благодарственное письмо про тебя писать в обком партии!..
— Я тебе напишу! — взорвался Дорошин.
Теперь он снова был прежним Макаром. Ольга обняла его, крепко-крепко прижалась к груди.
— Макар, какой ты… замечательный, — прошептала она.
— Ну, это-то я давно знаю, — ответил он невозмутимо. — Что у нас на обед?
— Дора что-нибудь приготовит… — сказала Ольга. — Я ей продукты оставила и полное право распоряжаться.
Дора Семеновна была женщиной хозяйственной, но одинокой и, в сущности, бездомной. Свою страсть к хозяйствованию она изливала на подвластные ей общежития. А уж когда ей случалось дорваться до чьего-либо домашнего хозяйства — все, берегись, хозяева! Дора готовила много, жирно, вкусно, она изводила вчистую все продукты, зато уж наваренное ею можно было есть четыре дня большим семейством и еще гостям оставалось…