Большая охота на акул

Томпсон Хантер С.

Потом Рональда Рейгана избрали на пост губернатора колоссальным большинством в почти миллион голосов. Вскоре после этого Кларка Керра уволили с поста президента Калифорнийского университета – непосредственный результат победы Рейгана. В ноябре того же года республиканская партия получила пятьдесят мест в Конгрессе и выступила с недвусмысленным предостережением администрации Джонсона, мол, невзирая на заголовки про Беркли и «новых левых», основной электорат гораздо воинственнее, реалистичнее и консервативнее, чем показывает радар Белого Дома.

Урок не прошел даром для хиппи, многие из которых и по сей день считают себя в чем-то политическими

активистами. Самой очевидной жертвой выборов 66-го стала иллюзия «новых левых» относительно их собственного влияния. Альянс радикалов и хиппи рассчитывал, что избиратели отвергнут «правые, милитаристские» элементы в Конгрессе, а вместо этого поражение потерпели «либеральные» демократы.

А потому не случайно, что зимой 1966/67 года Хайт-Эшбери из тихого, небогемного анклава, каким был на протяжении четырех или пяти лет, превратился в перенаселенную, яростную цитадель наркоты, какой является сегодня. Хиппари, которые никогда взаправду не верили, что они волна будущего, в результатах выбора увидели жестокое подтверждение бесполезности борьбы с истеблишментом на его собственном поле.

Следует создать совершенно иную атмосферу, говорили они, и способ для этого есть только один – шагнуть (будь то в буквальном или переносном смысле) из Беркли в Хайт-Эшбери, от прагматизма к мистике, от политики к наркотикам, от помешанности на протесте к мирному недеянию во имя любви, природы и спонтанности.

Настолько,’ насколько вообще возможно, кредо Хайт-Эшбери выразила Джойс Франциско, двадцатитрехлетняя менеджер по рекламе новой газеты хиппи «Оракул Сан-Франциско». Несколько месяцев назад она дала интервью одной комментаторше консервативной прессы, в котором постаралась объяснить, что означает феномен хиппи.

– Я люблю весь мир, – сказала она. – Я божественная мать, отчасти Будда, отчасти Бог, отчасти все.

– Как вы живете? – спросила комментатор.

– От обеда до обеда. У меня нет денег, нет собственности. Деньги хороши, только когда текут. Когда они накапливаются, это жернов на шее. Мы заботимся друг о друге. Всегда есть, на что купить бобы и рис для семьи, и всегда кто-то заботится, чтобы я получила траву или кислоту. Однажды я попала в психиатрическую больницу, потому что старалась подстроиться под общество и играть в его игру. Но теперь я свободна и счастлива. Следующий вопрос:

– Вы часто употребляете наркотики?

– Довольно часто. Когда мне кажется, что я потеряла себя, я принимаю дозу кислоты. Это самая короткая дорожка к реальности, кислота просто забрасывает тебя в нее. Кислоту следует принимать всем, даже детям. Почему нельзя просветить их пораньше, а не ждать, пока они состарятся? Каждому человеку нужна тотальная свобода. Именно в ней Бог. Нам нужно отбросить ханжество, нечестность и лживость и вернуться к чистоте наших детских ценностей.

Далее комментатор спросила мисс Франциско, молилась ли она когда-либо.

– О да! Я молюсь на утреннем солнышке. Оно питает меня энергией, чтобы я могла распространять свою любовь и красоту и вскармливать других. Я никогда не молюсь ради чего-то, ничего не прошу, мне ничего не нужно. Все, что меня заводит, таинство: ЛСД, секс, мои колокола, мои цвета… Это святое причастие, сечете?

Комментатор не могла сказать наверняка, но оставила ответ в интервью ради читателей, которые, возможно, поймут. Многие поняли. Любой, кто считает, что хиппи живут только в Хэшбери, может и дальше прятать голову в песок.

* * *

В обычных обстоятельствах головокружительная популярность психоделиков была бы главным фактором любой статьи о хиппи. Но подлые эксцессы нашего законодательства о наркотиках не допускают (или превращают в бесчеловечную) попытку представить более широкую картину. Перед журналистом, имеющим дело с «головами», встает странная дилемма. Правдиво писать о происходящем можно, только самому в нем участвуя. Самая простая банальность о психоделических наркотиках заключается в том, что любой, пытающийся писать о них, не попробовав сперва на собственном опыте, мошенник и глупец. С другой стороны, писать, исходя из собственного опыта, – значит признаться в нарушении закона. А еще потенциально предать людей, единственное «преступление» которых заключается в том, что они курят сорняк, который растет по всему миру, но владение которым в Калифорнии влечет за собой как минимум два года тюрьмы за повторный привод и как минимум пять лет за третий. Поэтому, невзирая на тот факт, что вся журналистика полна тайных «голов» (в точности, как многие журналисты сильно пили во время сухого закона), маловероятно, что в ближайшем будущем в общественной печати появится откровенный и основанный на фактах рассказ о психоделическом андеграунде.

Например, если бы я захотел написать, что провел недавно десять дней в Сан-Франциско и почти постоянно был укурен… Что на самом деле укурен я был девять ночей из десяти и почти все, с кем я разговаривал, курили марихуану так же походя, как пили пиво… И если бы я сказал, что многие мои собеседники не были ни наркоманами, ни эскапистами, а, напротив, компетентными профессионалами с банковскими счетами и безупречной репутацией… И что я был поражен, увидев психоделические наркотики в домах, где два года назад я про них бы и не заикнулся… Если все это было бы правдой, я мог бы написать мрачную многословную статью лишь ради того, чтобы показать, что шумиха вокруг хиппи в Хайт-Эшбери всего лишь карнавал уродов и мягкая его реклама, что наркотики, оргии и нервные срывы обычны для респектабельного общества по обе стороны залива так же, как для эксцентричных эскапистов новой богемы Сан-Франциско.

Нет недостатка фактов, подкрепляющих гипотезу, что нынешняя культура Хайт-Эшбери лишь оргаистическая верхушка огромного психоделического айсберга, который уже дрейфует по водным путям Большого Общества. Желая лишь мирной анонимности, большинство умных, образованных «голов» не спешат кричать о своих пристрастиях, а потому их количество не поддается подсчету. В нервозном обществе, где имидж зачастую важнее реальности, открыто говорить о своем наркотическом меню могут себе позволить только те, кому нечего терять.

А они – во всяком случае, на данный момент – молодые лотофаги, босоногие мистики и волосатики Хайт-Эшбери, примитивные христиане, мирные отказники и полусумасшедшие «дети цветов», которые не желают иметь ничего общего с социумом, представляющимся им жестоким, расчетливым и убивающим душу надувательством.

Еще два года назад лучшие и умнейшие из них страстно увлекались реалиями политической, социальной и экономической жизни Америки. Но с тех пор мир изменился и политический активизм выходит из моды. Теперь стремятся не к «переменам», «прогрессу» или «революции», а лишь к бегству ради жизни у дальней окраины мира, который мог бы возникнуть, должен был возникнуть, и выживать в нем исключительно на личных условиях.