Большая родня
Шрифт:
— И никто на своего бригадира не обиделся, только ты одна такая придира… Где были мои глаза, когда на тебе женился? Никак не пойму… А правда же — «бульба» здорово у нас выходит?
— Уже и тебя успели Бульбой прозвать…
За крутым выгибом стало темнее; здесь тени падали прямо на дорогу, и ветерок раздувал в их неровных ячейках трепетные бледно-синие огоньки.
Вот на небольшом, натянутом как лук, мостке, соединяющем обочину дороги с высокой насыпью, появилась стройная девичья фигура. Пригнувшись, чтобы не зацепиться за резьбу пушистых ветвей, девушка выходит на звонкую дорогу. И ясно встрепенулась песня, широкая, задушевная, как сама юность. Показалось: и деревья, и снега зазвучали, налились живыми звуками и струйками прозрачного ветра, и красотой вечернего сияния.
«Надежда… — волнуясь, остановился Леонид и для чего-то снял шапку. — Надежда!» — И он, забывая обо всем, бросился веред.
Песня и девичья фигура приближались к нему, приближались большие неостывшие звезды и широкий заманчивый мир, по волнам которого, разбрызгивая золотые капли, плескалась лукавая размашистая луна.
Ничего не слыша за стуком собственного сердца, парень подбегает к девушке.
— Надежда!
— Леня!.. — в радостном испуге оборачивается девушка, метнув тяжелыми темными косами.
Сильные руки неожиданно подхватили ее, и она сразу же оказалась на крепком молодецком плече.
— Ой, Леня! — вскрикнула, а потом рассмеялась.
— И чего бы это я по чужим плечам катался? Что за привычки институтские? — строгим баском забурчал Леонид. — Ну-ка слезай мне сейчас, — резко качнулся.
— Ой, Леня! — И девушка еще крепче обвилась руками вокруг шеи парня. Леонид осторожно поставил ее на снег, улыбнулся.
— Здравствуй, Надежда. Вреднючая моя.
— Здравствуй, Леня. Радость моя.
Ее черные ресницы двумя крылышками метнулись вверх, и большие, счастливые, с влажным блеском глаза так смотрели на парня, как только молодость умеет. На щеках двумя вмятыми зернышками дрожали небольшие ямки.
— Чего же ты не позвонила, когда приехала на станцию? Я бы тебя, как солнце, встречал бы.
— Как раз наши колхозники были в городе.
— Вот жаль… Помнишь, как в прошлом году приезжал за тобой?
— Помню, Леня. Тогда такая метель, такая метель крутила. День как ночь стал. Никогда не думала, что доедешь.
— Это я бы не доехал? Да еще за тобой?
— Ой, хвастун. Ты тогда валенки такие привез, что я с головой в них нырнула.
— Стоящие валенки — отца моего. Помнишь, как мы со станции возвращались?
— Быстрее ветра летела. А помнишь, как наши санки перекинулись возле дубины?
— Перекинулись, говоришь? Нет, что-то не припоминаю такого.
— Припоминаешь, припоминаешь. Только признаться не хочешь. Знаю тебя.
— И охота вспоминать о том, чего не было… Надежда, а мне не верится, что это ты. Дай хоть рассмотреть… Похудела вроде немного на студенческих харчах, вытянулась и еще лучшей стала. — Прижал девушку, поцеловал в губы, щеки и прядь ароматных волос, на которых уже блестели пушистые ниточки изморози.
— Как я соскучилась по тебе, Леня, — тихо промолвила, и глаза ее стали грустнее, а на щеках задрожали румянцы.
— И я, Надежда. А эти дни сам не свой ходил. Даже к телефонисткам начал подлаживаться, конфетки и орехи носить, чтобы они, если ты позвонишь, не твоему отцу, а мне сердечное коммюнике передали. Потому что с твоим стариком мы снова поцапались. Боюсь, что он такого зятя и на порог не пустит.
— А за что же вы?
— За электростанцию, Надежда. Твой отец таким жадным стал… Мы насели, чтобы на островке электростанцию построить, а твой, экономя копейку, понадеялся на ивчанцев. Мол, они выстроят и нам электричество пойдет. Ну, ивчанцы электростанцию выстроили, но маломощную. Вот мы и напали на твоего. Я сгоряча его скупым рыцарем назвал. Так даже и не здоровается теперь.
— Ничего, Леня. Пересердится и начнет станцию строить. Я его знаю… Леня, а как у тебя с учебой? Работаешь не регулярно? Ленишься? Вот я возьмусь за тебя.
— Приехал контроль на мою голову.
— Знаю твой характер. Математику, наверно, на самый конец оставляешь?
— Не люблю ее, — вздохнул.
— А без математики не быть тебе командиром.
— Нет, я ее таки вгрызу… Уже намечается перелом.
— Долго он у тебя намечается.
— Эх, Надежда, если бы ты мне алгебру преподавала, — и аж прищурился от мысленного счастья.
— Тогда бы ты выучил?
— Глаз бы не сводил…
— С алгебры ли с учительницы?
— С обеих, с обеих… Ой, Надежда, мне еще надо сбегать к своим комсомолятам. Я быстро-быстро. И тогда пойдем с тобой аж до Буга. Помнишь, как мы в прошлом году ходили? Тогда такая же лунная ночь была. Помнишь?
— Помню.
— Там теперь уже день и ночь электростанция рокочет, не дает воде заснуть. А над ней красная звезда сияет. Увидишь ее — и аж даль расступится перед тобой, и звезды Кремля засияют тебе. Знаешь, как у Лермонтова: «И звезда с звездою говорит».
— Как сердце с сердцем. Правда? — прислонилась к плечу милого, а тот окутал ее надежными руками. — Возле залива электростанция?
— Ну да. Там, где мы когда-то под лодкой от дождя прятались. Помнишь?
— А потом, как возвращались, наша лодка на стремнине перекинулся, и мы на берегу сушились у костра. Помнишь?
— Нет. Что-то я этого не припоминаю. Это ты уже выдумываешь. Побегу я. Проведу тебя до росстани. Там подождешь меня.
— Леня, а чего тебе так спешно надо? Это ты так соскучился по мне? — притворно нахмурила лицо и горделиво отвернулась от парня.
— Дело есть. Завтра на рассвете мы траву будем косить на лугу. Наш бригадир такое надумал… Хорошее это дело, Надежда. Живое, — даже не заметил разгневанного вида девушки.
— Зимой косить!? И я с вами пойду. Буду собирать! — сразу забыла, что хотела рассердиться на Леонида.
— С дороги отдохнула бы.
— Успею. Стыдно от своих комсомольцев отставать. Там их, очевидно, всех и увижу?
— Всех. Я тебя на утренней зорьке разбужу, как когда-то в жатву.
— Сама встану.