Большая родня
Шрифт:
Через какой-то промежуток времени громче зазвенел голос Нади:
— Леня, иди. Скоро отец проснется. Он на рассвете, с солнцем, из дому выходит.
— Ну и что?
— Как это что?
— Чего ты меня отцом пугаешь? Не раз мы уже поссорились с ним. И это на пользу пошло. Чудесный был бы из твоего отца хозяин, если бы только с большим размахом действовал.
И эти слова сразу разрушают лирическое настроение Кушнира. «Еще меня поучать будет. Какой хозяин!»
— И сегодняшний план возведения электростанции очень интересный. Только плохо, что не выдержал-таки — вырвал в квитчан больше леса, чем надо. Хоть в чем-то, а проявит скряжничество. Хитрый, хитрый, — рассмеялся Леонид, не чувствуя, что копирует интонацию Кушнира.
И тотчас из окна прозвучал въедливый голос председателя:
— Леонид Поликарпович, Леонид Поликарпович, не пора ли вам отдыхать? Про размахи всякие и днем мне расскажете…
XXІX
Угрюмым возвращался Крупяк из города. Президиум райисполкома признал его работу неудовлетворительной, и в строгом решении он не только чувствовал показания Романенко, но и начало конца своей деятельности на научно-исследовательской станции. Это сейчас не отвечало его планам. Снова вспомнил про тол и решил срочно избавиться от него.
«Пусть Карп где-то припрячет».
Предвечерние тени уже покрывали луга, когда он увидел в долине высокую фигуру Сафрона. Горбясь, Варчук быстро собирал ароматное сено и сносил в валки.
«Сколько накосил, — с удивлением осмотрел покосы, которые будто кто-то засевал заводными лошадьми. — Лопнет от жадности».
— Добрый день, — радостно поздоровался с ним Сафрон, вытирая со лба капли пота.
— Доброго здоровья. Вы, я вижу, что-то можете нажить от такой поспешности.
— Не наживу, — уверенно ответил Варчук. — Я еще столько выкосил бы — и ничего. Если человек чувствует копейку в руке — тогда сила сама прибывает.
— Правда ваша. Я уж, Сафрон Андреевич, замечаю, что вы даже на старости лет бегать начинаете. Видел, как однажды от прудов сюда шпарили.
— Вынужден был бежать, чтобы и около рыбы, и около сена успеть, — нахмурился Сафрон.
— Скажете Карпу, чтобы ко мне заскочил.
— Когда?
— Завтра или послезавтра. Только вечером пусть забежит.
Но Крупяк не дождался Карпа ни в четверг, ни в пятницу. «Снова паскуда где-то по ночам промышляет. Придется самому вывезти опасный багаж на островок».
С этой твердой мыслью, не разуваясь, лег на кровать и быстро заснул опасливым сном: все казалось, что кто-то ходит вокруг дома…
И вдруг, как птица клювом, что-то ударило в окно. Крупяк сразу же, подсознательно, скатился на пол.
На синем оконном стекле, гася лунную порошу, лапой коршуна заколебалась чья-то черная рука.
«Выскочить в лабораторию — и через окно к Бугу», — появилась первая мысль. До боли в пальцах зажал плетеную ручку пистолета, легко скользнул к двери и тотчас услышал пересохший голос:
— Емельян! Отвори.
«Крамовой, — аж сплюнул в сердцах и от радости. — Носят его черти по ночам».
Напряженный гул начал отходить от головы, тело стало мягче. Гремя засовами, открыл дверь, и ночной гость тяжело ввалился в сени.
— Пугливый ты, ой, пугливый, — невесело пошутил Крамовой, повторяя давние слова Крупяка. — Видел, как ты с кровати галушкой ляпнулся.
Неудовольствие сразу же насупило подвижное лицо Емельяна: не любил, если кто-нибудь, хоть краешком, задевал его самолюбие.
«Тоже храбрый нашелся», — презрительно оттянул назад нижнюю губу.
— Чего же смелый по ночам блуждает?
— Лихая година заставила, — Крамовой мешком упал на стул, схватил голову руками. Почувствовав на себе прикосновенье месячного луча, отодвинулся от стола в темный уголок.
— Что случилось? — тревожно спросил, не спуская глаз с пожелтевшего, как старое сало, лицо Крамового.
— Кошевой нарезался. Докопался до многих дел… Сегодня меня из партии турнули. Боюсь, чтобы еще дальше дело не пошло…
— Вот тебе и твоя хваленая осторожность. На Горицвете споткнулся?
— И без него пеньки обнаружились. Ты еще не знаешь Кошевого.
— Да немного знаю, — призадумался Крупяк. — Тебе уже здесь в районе не усидеть.
— Сам знаю. К тебе на совет пришел.
— В леса на некоторое время пойдешь? Это пока что-то лучше придумаю.
— Хоть черту в зубы.
— Только там работать придется. Топором махать.
— Топором махать? — помрачнел Крамовой. — Такая работа не по моей комплекции — жир растечется… Мне что ни делать, лишь бы не работать.
Крупяк засмеялся:
— Зато и денег гребанешь! Есть там одна хитрая артель.
— Это в лесничестве? У Шкаварлиги?
— У него. Ты откуда знаешь?
— Приходилось слышать.
— Это плохо, — забеспокоился Крупяк.
— Не бойся: от верных людей слышал. К Шкаварлиге мне идти не с руки.
— Ну, придется найти место в торговой сети… Недалеко отсюда есть уютный уголок. Вот я бы хоть завтра перескочил туда, но все средства растранжирил на непредвиденные расходы.
— У меня найдется малость. Только оборудуй дело скорее, — глухо промолвил Крамовой и бросил на стол несколько позеленелых червонцев.
— В земле лежали. Аж разят сыростью… Это часом не из министерских фондов? — прищурился Крупяк. Но Крамовой только засопел недовольно, не в силах простить себе, что все бумажные деньги вкатал в покупку новой усадьбы.
С рассветом Крамовой вышел на дорогу, чтобы машиной добраться до нового уютного уголка. Только дошел до перекрестка, как ему на плечо легла тяжелая рука.
— Господин Крамовой, не туда идете!
Подошла легковая машина. Мешком гнилого мяса упал на сидение бывший служака петлюровского министерства. Он не слышал, как бежала машина вперед, так как вся его жизнь и разболтанная муть мыслей потянулись назад и безнадежно обрывались в вяжущем прошлом…