Большая родня
Шрифт:
На небе жиденькие, еще не раскустившиеся всходы звезд, на улице непонятная суета, ругательство, причитание. Выставив руки вперед, будто боясь упасть, возле ворот пробегает женщина.
— Тетка Степанида, тетка Степанида, подождите. Что происходит?
Женщина вздрогнула, пришла в себя, припала к воротам.
— Вроде мир перевернулся, Сергей: партизаны, защитники наши, убивают и грабят нас.
— Как?! — отвис подбородок у парня. У Сергея сейчас такое ощущение, будто ему нижнюю часть лица зажали в подкову.
— Ой, не знаю как, — заголосила женщина. — Сундуки вверх дном переворачивают, скот выгоняют, к молодым женщинам пристают. Максим Новиченко и скажи им: «Не партизаны вы, а разбойники с большой дороги, не такие наши партизаны». Так его с двух сторон навылет прострелили и за волосы выволокли на улицу. Лежит человек, как сноп.
— Правду он сказал: это не партизаны! — Сергей осторожно крадется огородами к охваченным воплями и ужасом зданиям.
Последние сомнения развеяны. Еще забегает во двор, наклоняется над кудрявой головой брата:
— Славко, надо так сделать, чтобы господа полицаи водку увидели.
— Увидят, Сергей.
— И следите за ними. Первого дозорного выставьте у пруда.
— За любым шагом бандитов будем следить, — зло сжимаются губы. — Вот бы нам оружие. Мы бы их сами в жмых раскрошили.
Сергей идет к партизанскому отряду, исчезает в гуще садов…
Только один раз выстрелила стража и, скошенная, упала на дороге у дома сельского исполкома. Внутри дома забухали, забарахтались спросонок, и два окна почти одновременно застрочили пунктирами трассирующих пуль. Расстрелянное стекло полетело и из других рам.
Виктор Сниженко ударил зажигательными по невидимому пулеметчику. Сразу же возле окна золотая рассыпь пуль без толку метнулась вверх и оборвалась. Партизаны тенями зашевелились на фоне белых стен.
В дом, раскалывая и освещая его, полетели гранаты. Брань, вскрики, мольба и огонь начали распирать просторное здание.
Бой стих так же быстро, как и начался.
На ступеньках, подняв растопыренные ужасом и просвеченные огнем руки, появилось несколько очумевших, обезоруженных полицаев.
А селом уже летели, передавались из уст в уста радостные слова:
— Настоящие партизаны пришли!
— На корню истребляют продажных людишек.
— Так им, паразитам, и надо.
— Только подумать: какую грязь хотели бросить на партизан.
— Товарищи, возле сельсовета митинг будет.
— Говорят, товарищ Новиков прибыл.
— Партия и теперь с народом.
— Надо спросить его, скоро ли наша Красная Армия придет.
Село, освещенное колышущимся сиянием пожара, собиралось на митинг.
Недремный и Сниженко простились с Новиковым и быстро пошагали с основными силами партизан к городу. Сегодня должен был осуществиться план Сниженко — план молниеносного нападения на тюрьму. Пойманные полицаи сказали пароли городских патрулей и тюремных караулов. Двух полицаев Сниженко прихватил с собой, проинструктировав, что им надо делать. Те, до полусмерти напуганные, согласились на все. Им даже дали винтовки, правда, без штыков и патронов.
Сниженко почти всю дорогу разговаривал с партизанами, подбадривал их, еще и еще объяснял каждому, как надо действовать возле тюрьмы во время всяких неожиданностей. Начальник штаба сегодня радовался и волновался больше обычного. Это было полбеды, что во время партизанского налета кто-то из врагов удирал, а теперь такое бегство подведет под виселицу всех заключенных… Да и что может быть отраднее, чем освобождение родных людей! И при одном упоминании об этом все сердце Виктора Ивановича наливалось непривычным трепетом. Даже однажды поймал себя на том, что как-то само собой прошепталось: «Дороги мои, незабываемые…»
На окраине города партизан остановил патруль.
— Стой! Пароль!
— Чота [119] ! — ответил полицай.
— Что-то вас больше чоты, — заколебался патруль, прикладывая винтовку к плечу.
— Ты что, не узнаешь нас, Григорий? — отозвался второй полицай.
— Узнать-то узнаю, но, присматриваюсь, вас меньше выезжало из города, — заартачился патруль.
Тотчас властно отозвался Сниженко:
— Ты что, бельма самогоном залил? Не видишь: арестованных ведем.
119
Чота — взвод.
— Давно бы так сказал… — не докончил патруль: кинжал разведчика с размаха наклонил его к земле…
Черными бесформенными контурами нарастает второй этаж тюрьмы — первого не видно за глухой наполовину обвалившейся стеной. Партизаны бесшумно оцепляют старинное здание, перерезают провода.
Виктор Иванович бьет прикладом в узкую окованную калитку. Спустя некоторое время по ту сторону стены отозвался заспанный голос:
— Кого там нетерпение донимает?
— Добрый день, как здоровье Ивана? — отвечает полицай.
— Иван здоровый, — шуршит заслонка волчка, и через кружок стекла процеживается желтый пучок света. — Это ты, Лавруха?
— Да я, Клим.
— Снова привели свежую партию?
— Ну да.
— Много?
— Хватит.
— И куда их девать? Уже и спят стоя, — открывает калитку и сам засыпает навеки.
Партизаны прежде всего бросились на стражу и в караульное помещение. И как ни старались, но без нескольких выстрелов не обошлось.
— Уничтожили всех, товарищ командир, — подбегает к Сниженко разгоряченный боем ординарец. Не знал парень, что партизанские руки не добрались до одного разводящего: тот как раз пошел в уборную, а когда услышал на улице непривычный гул, притаился, как крыса.
Ключи, изготовленные партизанским кузнецом, подходят к всем камерам. Люди со смехом и слезами бросаются к освободителям.
— Тише, тише, — распоряжаются те.
— Виктор! — с размаха налетает на Сниженко родной брат, перехватывает его руками.
— Виктор Иванович! — прислоняется к нему шершавой щетиной Самойлюк, председатель Ивчанского колхоза.
И всегда строгие глаза Сниженко сейчас увлажняются каким-то теплым туманом.
— Дорогие мои, — жмет руки знакомым и незнакомым людям и торопит их за пределы тюрьмы…