Большая стрелка
Шрифт:
– Крепко закручено. Докладывай.
– Перессорился с власть имущими, и меня сначала кинули в камеру, а потом попросили с работы. А Люська отвалила, потому что я бездушный и не дарю ей цветы… Ты как, разведка?
– Плохо.
– Что? – Влад напряженно посмотрел на друга, уловив что-то тягостное в его голосе.
– Константин умер… Его, Лену и Оксану расстреляли в машине.
– Дела… – сдавленно произнес Влад. Он прекрасно знал и Константина, и Лену, и Оксану. И в шутку говорил Косте: «Ты жену-то не слишком тирань. Такая женщина. Отобью ведь».
Гурьянов
Влад взял два стакана, полез в холодильник, вытащил бутылку водки. Не чокаясь, поднес стакан к губам. Но отставил его и, пристально глядя на друга, спросил:
– Соображения твои? Кто? За что?
– Скорее всего, бизнес, – сказал Гурьянов. – Профессия бизнесмена, выходит, опаснее спецназовской. Я жив. А он… Какие шансы, что найдут убийц?
– Если по статистике, то каждое четвертое заказное убийство раскрывается… Трудность тут в том, что нужно вытянуть всю цепочку: заказчик – посредник – исполнитель. Исполнителей иногда найти удается, но они – лишь орудие. Заказчики осуждаются крайне редко. Сам знаешь – въедливые адвокаты, добрые судьи, оправдательный уклон. Вся система сейчас работает на одно – чтобы, не дай бог, крупный бандит не оказался на скамье подсудимых.
– Я знаю. Все гниет.
– Что предпримешь?
– Не знаю, – пожал плечами Гурьянов.
– Ты ведь уже все решил для себя, разведчик.
– Я не хочу, чтобы их нашли и судили.
– Ты рассчитываешь на меня, разведка, – не вопросительно, а утвердительно произнес Влад.
Гурьянов неопределенно махнул рукой.
– Правильно рассчитываешь… На хрен. – Влад размахнулся и запустил бутылкой в угол, водка разлилась по ковру. – Сухой закон… Правда, я уже не опер. Но все равно. Есть ли гора, которую мы не своротим? Работаем, разведка.
– Работаем, старшина.
Часть II. «Потому что мы команда!»
Когда Художник услышал про ограбленный автобус, он понял, что с Хошей ему не по пути. Если ты нормальный человек и не посещаешь психиатров, то не пойдешь грабить автобус, рискуя тем, что вся милиция России будет искать тебя.
Вот только упустил несколько моментов. Он и представить не мог, как за те два года, что он провел за колючкой, подрос на воле беспредел. Гангстеры расправили плечи, затоварились оружием, милиция же отдыхала от забот, философски рассудив, что всех бандитов не переловишь.
– Куда едем? – спросил Художник, когда Хоша повернул на дорогу, ведущую на юг от Ахтумска.
– У нас там хата в деревне. Место тихое. И прием тебе будет как в лучших домах Лондона.
Всю дорогу Хоша восторженно расписывал радужные перспективы.
– С тобой, брат мой, мы весь этот городишко на уши поставим. Потому что мы команда!
Городишком он именовал не тридцатитысячный Дедов и не пятнадцатитысячную Рудню, а почти миллионный Ахтумск. Говорил о нем, как о кулацкой деревне, куда послан с продотрядом: мол, проблем нет амбары растрясти.
На окраине деревни стоял покосившийся дом, из трубы которого уютно валил белый пушистый дым. И банька, судя по всему, уже была протоплена.
В доме
Прямо с порога Хоша сграбастал Галку и расцеловал, запустив холодную руку за вырез кофты, от чего девушка пронзительно взвизгнула:
– Отлезь, кобель!
Хоша притворно заурчал, поволок ее в угол и тут же отпустил.
Глаза Художника встретились с глазами Галки. И ее взор был многообещающим.
– Эта бикса моя, – сразу расставил акценты Хоша, обняв девушку. – Чего, овца совхозная, вру?
– Не врешь.
– Во, чтоб все знали…
На столе были и балыки, и ветчина, и икра с осетринкой, на сковороде шипело мясо с божественным ароматом. Художник, отвыкший от такого великолепия, жадно сглотнул слюну.
– Не, Художник, ну ты мог такое представить, парясь на киче? – Хоша отхлебнул из горла виски.
Ему очень хотелось похвастаться, продемонстрировать свои достижения. И Художник вовсю подыгрывал ему, зная волшебную силу лести:
– Да, закрутел ты.
– Не стесняйся, братуха, – смеялся Хоша, намазывая на хлеб паюсную икру и протягивая Художнику. – Еще и не так оторвемся! Чертям тошно станет!
Набрались прилично. Дядя Леша выбыл из гонки первым, свернулся на продавленном диване в углу и сладко засопел. Блин, пробурчав что-то типа «все вы суки», перевернул бутылку с джином, поднос с пирожками и захрапел, уронив морду в тарелку.
– Не обращай внимания. У Блина проблемы с мозгами. Но он наш в доску… А вот ты, Художник? Ты с нами или против нас? – Хоша прицелился в тарелку с солеными огурчиками, ткнул вилкой и промахнулся, отбросил вилку.
– Ну уж точно не против.
В своих компаньонах Художник разобрался быстро. Ребята были веселые, духаристые, как шпана, которая может весело обчистить в подворотне подгулявшего фраера, весело развести залетного лоха, весело размолотить кому-нибудь морду или разнести вдребезги частное кафе, отказавшееся платить дань. Их жизнь – сплошное веселье. Но все они, кроме Хоши, по большому счету, пороха не нюхали. Они не знали, что это не особо весело, когда тебе вертухаи ломают ребра. И совсем не весело, когда тебя суют в камеру, где температура выше двух градусов не поднимается. И совсем грустно, когда на разборе нож царапает твою кожу. И они свернут себе шею.
Художник решил уже было отчаливать под благовидным предлогом в сторону. Но остался. Потому что утром, выпив рассола и сняв головную боль, разговорился с дядей Лешей – тем самым потертым алкашом. И узнал немало интересного, в том числе и о разбойном нападении на автобус с челноками.
Дядя Леша оказался бывшим дежурным райотдела милиции, майором, изгнанным из органов за беспробудное пьянство. Его подобрал Хоша у пивного ларька в Ахтумске, когда тот обсуждал с каким-то бомжом, как бы сам на месте бандитов грабанул междугородний автобус. Хоша прислушался, идея ему показалась настолько элементарной и красивой, что он подошел к дяде Леше и спросил: