Большая судьба
Шрифт:
"Хоть несколько дней он побудет рядом", - радовалась она.
Пришел Евлашка. Громоздкий, в старом полушубке и стоптанных поршнях, он неслышным охотничьим шагом приблизился к постели Аносова и подмигнул:
– Ну, ничего, в скорости встанешь, пойдем на охоту! Соскучал я без тебя, Петрович!
– Пойдем, дорогой, дай только собраться с силами!
– согласился Аносов.
Но после ухода Евлашки он снова задумался. Татьяне Васильевне стало грустно, и она подсела к мужу:
– Ты всё думаешь и думаешь. Словно уходишь от меня. При мне - и без меня. Неужели у тебя такие секреты, что нельзя о них
Аносов улыбнулся, схватил ее руки и прижал к губам.
– Хлопотунья ты моя, хлопотунья, ну какие у меня могут быть секреты?
– вырвалось у него.
– Да и горю моему ты не поможешь. Мне для опыта алмаз нужен, а где его достать?
– Только и всего?
– укоризненно покачала она головой.
– Почему же не сказал мне, я давно достала бы алмаз!
Он притянул ее к себе и ласково обнял:
– Где же ты нашла алмазные копи?
– Сейчас!
– Татьяна Васильевна поднялась и вышла в свою комнату. Через минуту она вернулась и выложила перед ним свои алмазные серьги.
– И тебе не жалко?
– пытливо посмотрел Павел Петрович.
– Нисколько! Бери.
Сияющий, он смотрел на жену и не мог надивиться.
– Так вот ты какая у меня! Ради моего дела не пожалела и дорогого...
Она опустила глаза; сердце ее сильно и радостно колотилось...
Аносов решил приберечь алмаз. Сейчас он думал уже о другом:
"Алмаз - хорошо, но ведь его нужно много. А что если ввести графит?" - И он решил попытать счастья.
Стояло серенькое холодное утро, когда он после выздоровления вошел в цех, осмотрел тигли и спросил Швецова:
– Скажи мне, где можно раздобыть графит?
Литейщик подумал и ответил:
– Фунта два у нас наберется. Поискать только да очистить... Сказывал дед Евлашка, что есть графитные окатыши где-то под Златоустом...
Вместе со Швецовым Аносов обыскал кладовую и нашел грудочку графитных галек с большими прослойками колчедана.
– Негож!
– определил Аносов.
– Но где же достать другой?
Они засели за очистку графита и к вечеру поставили новый опыт. Аносов неторопливо опустил в тигель пять фунтов железа и полфунта графита. Пламя в печи излучало жар. Павел Петрович внимательно регулировал ход плавки в печи. Было далеко за полночь, когда сплав был готов. Плавка продолжалась два часа. Медленно текло время. Усталые и закопченные, инженер и литейщик ждали охлаждения тигля. За окном засинел поздний рассвет, когда испытание подошло к концу. Павел Петрович вдруг оживился и крикнул Швецову:
– Смотри, смотри! Что же это?
Старик взглянул на кованец для клинка и весь засиял.
– Булат!
– закричал он.
– Наш... свой, русский булат!
Аносов не мог оторвать взора от чудесных узоров.
– Вот она - отрада сердцу!
– Швецов, как садовник, бережно держал драгоценный сплав - плод тяжелого, но вдохновенного труда, и большая радость просилась в душу.
Четким и убористым почерком занес Аносов в журнал опытов взволнованные строки:
"Плавка производилась без крышки. По охлаждении тигля металл казался несовершенно расплавленным: ибо на сплавке видны были формы кусков железа, между коими заключался графит. Но сплавок удобно проковался. При ковке заметен запах серы, в нижнем конце обнаружились узоры настоящего хорасана.
Захлопнув журнал, Павел Петрович поспешил домой. Татьяна Васильевна удивленно посмотрела на мужа.
– Что случилось? Приятное? Неужели удача?
– она тормошила его, умоляюще смотрела в глаза.
Аносов бережно обнял жену.
– Милая моя, - с нежностью сказал он.
– Мечта исполнилась! Мы только что выплавили первый булат! Впереди еще много работы, но...
Глаза Татьяны Васильевны вспыхнули, она встрепенулась вся, не дала мужу договорить.
– Павлушенька, ой, как я рада! Счастлива! И нисколько не сержусь на тебя, что ты сейчас радуешься больше, нежели при вести о первенце-сыне!
– Милая, терпеливая моя! Спасибо тебе за доброе слово. Я уже вижу счастливый берег. Может быть, скоро конец нашему великому плаванию...
– Вот и хорошо, а пока идем завтракать.
– И вправду, покорми, родная, а то мне в Миасс ехать, на золотые прииски...
Вскоре послышался колокольчик.
– Вот и кони!
– сказал Аносов и стал собираться в дорогу...
Он вернулся на завод только через три дня и, не заглянув в кабинет, отправился прямо в цех. Швецов "колдовал" над очередной плавкой с графитом. Павел Петрович подоспел во-время. Он взял в руку слиток и обрадовался: узоры в нижней половине его были лучше, чем при первом опыте с графитом.
Срочно изготовили булатный клинок, и узоры на нем оказались ровнее. Успех окрылил литейщиков. Аносов при плавке стал применять разнообразные технологические режимы, но казалось, что весь успех пошел насмарку: происходили самые неожиданные явления. Снова пришло тяжелое раздумье. Поздно вечером дома Аносов пересмотрел свои ранние записи. Он чувствовал, что стоял на грани тайны, а теперь снова отброшен назад.
Инженер долго сидел в кресле, о чем-то раздумывая, мучительно морща лоб, стараясь найти разгадку. Охваченный беспокойством, он по старой привычке потянулся к дневнику и записал:
"Уже первый опыт увенчался большим успехом, нежели все предшествующие. Результаты повторенных несколько раз опытов с тем же графитом оказались сходными. Вся разность заключалась в незначительном изменении грунта и формы узоров, большей частью средней величины. Но этот успех был непродолжителен: с переменой графита или металл не плавился, или не ковался, или, наконец, терялись в нем узоры..."
Свет от лампы ровно разливался по кабинету. В доме все уснули. За окнами - тьма. А думы не уходят, терзают.
"Что же, что же случилось?
– в сотый раз спрашивал себя Аносов. Природа булата ясна: соединение железа и углерода. Но что же мешает?.."
Шелестели листки дневников, проходили минуты, часы. Незаметно для себя он склонил голову и уснул. Пробудился от гудка. Занималось чудесное солнечное утро, какое редко бывает в Златоусте: свежие, искрящиеся, с крепким запахом осени рассветы наступают только в октябре. Горы и леса за окном купались в дымчатом голубоватом тумане, который уже таял и редел, оставляя на оголенных сучьях деревьев нанизанные бусы крупной росы. Павел Петрович потянулся, и после короткого сна пришла простая и ясная мысль: