Больше, чем любовница
Шрифт:
Джейн не хотелось думать о том, что через неделю с небольшим ей предстоит покинуть Дадли-Хаус. Из разговоров друзей Трешема она узнала, что ее дядя, граф Дербери, приехал в Лондон и нанял целую свору сыщиков для поисков убийцы и воровки. Однако было очевидно, что герцог и его друзья недолюбливают графа. Они насмехались и над Сидни – ведь его одолела женщина. Очевидно, ее кузена в Лондоне тоже не очень-то любили. Но что бы сказали друзья герцога, если бы узнали, что Джейн Инглби и Сара Иллингсуорт – одно и то же лицо?
– Покажите ваши руки, – приказал
– Зачем? – удивилась девушка, забыв о том, что прислуга не должна требовать у хозяина объяснений.
Герцог взглянул на нее с недоумением, и Джейн, немного помедлив, протянула ему руки. Впервые в жизни она чувствовала себя так неловко. Трешем взял ее за руки, и Джейн замерла, затаив дыхание. Ей хотелось высвободиться, но она боялась выдать себя. Джейн чувствовала, что ее влечет к герцогу Трешему – теперь уже в этом не было сомнений.
– Ни одной мозоли, – пробормотал Джоселин. – Полагаю, вы не утруждали себя работой, не так ли, Джейн?
Девушка невольно нахмурилась – было бы лучше, если бы герцог называл ее мисс Инглби, а не так, как называли лишь отец с матерью.
– Вы правы, ваша светлость.
– Какие красивые руки! – продолжал Джоселин. – Но у вас, Джейн, могут быть только такие руки. Они вполне соответствуют вашему облику и характеру. Эти руки меняют повязки, почти не причиняя боли. И можно лишь представить, какие еще чудеса они способны творить. Джейн, вы могли бы стать самой богатой куртизанкой в Англии, если бы захотели.
На сей раз она попыталась высвободиться, но герцог, успев ее опередить, крепко сжал руки девушки.
– Я ведь сказал, если захотите, – проговорил он с улыбкой. – Что еще умеют делать эти руки? Может, они умеют музицировать? Вы играете на пианино?
– Немного, – сказала Джейн; в отличие от матери она могла похвастаться лишь неплохой техникой, вероятно, у нее просто не было таланта.
Герцог все еще удерживал ее руки в своих. И смотрел ей прямо в глаза. Теперь она понимала, как наивна была, утверждая, что может покинуть комнату, когда пожелает, Трешем в любой момент мог привлечь ее к себе, и она не смогла бы противиться его поле.
– Я хочу послушать, как вы играете, – сказал он, наконец, отпустив ее и указав на фортепьяно в дальнем углу гостиной.
«Прекрасный инструмент, но тот, что в музыкальной комнате, конечно, лучше», – невольно подумала девушка.
– Я давно не играла, – пробормотала она.
– Ради Бога, мисс Инглби, не скромничайте. Всякий раз, как на балах юные леди начинают демонстрировать свое искусство, я ухожу куда-нибудь подальше. Только подумайте, что со мной сотворила скука! Я готов слушать даже вас, хотя вы признались, что играете неважно, к тому же давно не практиковались. Идите и играйте, пока я не передумал. А то я могу найти для вас другое занятие…
Джейн направилась к инструменту.
Она исполнила произведение, разученное ею очень давно, – фугу Баха. К счастью, она ошиблась всего дважды, и то вначале.
– Подойдите ко мне, – сказал герцог, когда она закончила.
– Вы правы, – сказал он наконец. – Да, вы действительно играете весьма посредственно. У вас нет музыкального чутья. Вы исполняете каждую ноту так, словно она существует сама по себе и не имеет никакого отношения к тем, что были до нее и будут после. Вы нажимаете на клавиши так, будто это не клавиши, ключи к звукам, а просто безжизненные кусочки слоновой кости. Нажимаете так, будто не верите, что из этого инструмента можно извлечь прекрасные звуки. Полагаю, у вас был очень неважный учитель.
Джейн могла философски воспринимать критику, если критиковали только ее, но такие слова о матери… Этого она не стерпела.
– Вы ошибаетесь! – воскликнула она с возмущением. – У меня был прекрасный учитель! Вернее, учительница. Как вы смеете так говорить о ней?.. Она была на редкость талантлива. Временами казалось, что музыка исходит от нее самой, что музыка в каждом ее пальце. О, если бы вы могли услышать, как божественно она играла! Музыка струилась сквозь нее, словно она была волшебным источником…
Джейн внезапно умолкла, в испуге глядя на герцога. Она вдруг поняла, что слишком уж бурно реагировала на его слова.
Трешем молча смотрел на нее, смотрел с каким-то странным выражением в глазах.
– Значит, вы понимаете, о чем я? – проговорил он наконец. – Дело не в том, что вы несколько раз ошиблись. Дело в том, что у вас нет исполнительского таланта.
– Но как случилось, что у вас в приюте оказалась такая прекрасная учительница музыки? Почему она пошла туда преподавать?
– Потому что она была как ангел, – сказала Джейн, утирая предательские слезы.
– Бедная Джейн, – пробормотал герцог, – наверное, она заменила вам мать.
Джейн едва не вспылила; она совершенно не понимала, что с ней происходит, не понимала, почему слова герцога так ее раздражают.
– Возможно, ваша светлость, – проговорила она, – Но мои воспоминания… Они не должны вас интересовать.
– О, я, кажется, задел чувствительную струну. Что ж, идите и займитесь тем, чем вы обычно занимаетесь в свободное время. Пришлите ко мне Куинси. Я хочу продиктовать ему несколько писем.
Джейн отправилась в сад. Каждый день она выходила сюда, если не было дождя. Весенние цветы радовали глаз, а чудесный аромат щекотал ноздри. Джейн не хватало долгах прогулок на свежем воздухе – того, что составляло значительную часть ее жизни в Корнуолле. Но она боялась выходить из дома, боялась покидать Дадли-Хаус.
Джейн прекрасно знала: если ее схватят, никто ей не поверит. И ее обвинят в убийстве.
Иногда Джейн очень хотелось рассказать обо всем герцогу Трешему. В такие минуты ей казалось, что герцог непременно поможет… И все же она понимала, что поступила бы крайне неосмотрительно, если бы доверилась такому бессердечному человеку.