Больше чем просто дом (сборник)
Шрифт:
— Я пошел, — бросил он Джорджу.
В тот день он увиделся с ней еще раз, и опять это произошло в вестибюле, под сенью гигантского мраморного Христа. Успев переодеться в уличный костюм, она выглядела стильной, посвежевшей, мучительно волнующей.
— Как же, как же, вы тот самый молодой человек, с которым мы встретились в день студенческого капустника в «Кокцидиане». Значит, теперь вы интерн. Не вы ли с утра заходили в четвертую операционную?
— Да, я. Как прошла операция?
— Прекрасно. Оперировал ведь не кто-нибудь, а доктор Дэрфи.
— Да-да, —
В последующие две недели он сталкивался с ней — когда случайно, когда преднамеренно — еще раз пять-шесть и наконец решил, что уже можно пригласить ее на свидание.
— Что ж, я не против. — Казалось, она немного удивлена. — Дайте подумать. Может быть, на следующей неделе — во вторник, в среду?
— А если прямо сегодня?
— Ой, нет, сегодня не смогу.
Он заехал за ней во вторник (она снимала квартирку вместе с какой-то музыкантшей из Института Пибоди) и спросил:
— Куда отправимся? В кино?
— Нет, — решительно отрезала она. — Будь мы знакомы поближе, я бы сказала: поедем купаться за тыщу миль от города, в какую-нибудь заброшенную каменоломню. — Она бросила на него любопытный взгляд. — Вы ведь не из тех бесцеремонных интернов, что сражают девушек наповал?
— Наоборот, я перед вами робею до смерти, — признался Билл.
Вечер выдался жарким, но от белого шоссе веяло прохладой. Они познакомились немного ближе. Выяснилось, что она дочь офицера, выросла на Филиппинах; а у серебристо-черных вод заброшенной каменоломни она поразила его тем, что ныряла, как ни одна из его знакомых девушек. Вокруг яркого пятна лунного света замкнулось кольцо призрачной тьмы; когда они окликали друг друга, их голоса отдавались эхом.
Затем они немножко посидели рядом; у обоих не просыхали волосы, ожившую кожу слегка покалывало; возвращаться не хотелось. Вдруг она молча улыбнулась, повернувшись к нему, и губы ее слегка приоткрылись. Звезды пронзали слепящий мрак, озаряли бледную прохладу ее щеки, и Билл позволил себе раствориться в любви к этой девушке, как ему и мечталось.
— Пора возвращаться, — вскоре выговорила она.
— Еще не пора.
— Как же не пора… очень даже пора… давно пора…
— Из-за того, — немного помедлив, решился он, — что ты девушка доктора Дэрфи?
— Вот именно, — немного помедлив, согласилась она, — можно сказать, я девушка доктора Дэрфи.
— Но почему? — вскричал он.
— Уж не влюблен ли ты в меня?
— Хоть бы и так. А ты влюблена в Дэрфи?
Она покачала головой:
— Ни в кого я не влюблена. Просто я… его девушка.
Вечер, который поначалу переполнял его восторгом, закончился полным провалом. Это ощущение усугубилось, когда он выяснил, что за это свидание должен благодарить самого Дэрфи, который на пару дней уезжал из города.
Наступил август; врачи разъехались на отдых, и дел у Билла оказалось невпроворот. Четыре года он мечтал о такой работе, но его будоражило постоянное присутствие «девушки Дэрфи». Вырываясь по выходным в город, он безуспешно искал новых знакомств, которые смогли бы утолить боль его безответного чувства. Можно было подумать, в городе
Диагностика стала будничным делом… почти. Он высказал несколько верных догадок, и доктор Нортон оценил их должным образом.
— В девяти случаях из десяти я оказываюсь прав, — говорил Нортон. — Редкое заболевание — такая редкость, что я его даже не беру в расчет. Зато вам, молодежь, тут и карты в руки: вас натаскали на поиск редкого заболевания, и в одном случае из десяти вы его находите.
— И это ни с чем не сравнимое чувство, — сказал Билл. — Я был на седьмом небе, когда обнаружил актиномикоз.
— У вас усталый вид — в ваши-то годы, — внезапно сказал профессор Нортон. — В двадцать пять лет недопустимо жить одной лишь нервной энергией, а вы, Билл, именно так и поступаете. Люди, с которыми вы росли, говорят, что вас совсем не видно. Я бы посоветовал вам хотя бы на пару часов в неделю выбираться за пределы клиники — пациенты от этого только выиграют. У мистера Доремуса вы взяли столько анализов на биохимию — впору было назначать ему переливание крови.
— Я же оказался прав, — с горячностью возразил Билл.
— Но слегка кровожаден. Через пару дней все и так стало бы ясно. Не порите горячку, берите пример со своего друга Шоутца. Со временем у вас накопится большой объем знаний о внутренних болезнях; не нужно торопить события.
Однако Билл относился к племени одержимых; по воскресеньям он пытался флиртовать с дебютантками того года, но некстати ловил себя на том, что мыслями возвращается все к тем же красным кирпичикам Идеи, где единственно и ощущал пульс жизни.
Когда в новостях сообщили, что один знаменитый политический лидер страдает непонятным заболеванием и уезжает с Западного побережья в восточном направлении, чтобы лечь в клинику для установления диагноза, у Билла пробудился внезапный интерес к политике. Он изучил все материалы, касающиеся этого человека, и начал отслеживать его передвижения, которым газеты ежедневно посвящали едва ли не половину колонки; от жизни и последующего выздоровления этого деятеля зависела судьба его партии.
А потом, в августе, светская хроника известила о помолвке молоденькой дебютантки Элен, дочери миссис Труби Понсонби Дэй, и доктора Говарда Дэрфи. Хрупкий мир Билла перевернулся вверх тормашками. После глубоких страданий он уже смирился с тем, что Тэя — любовница блестящего хирурга, но чтобы доктор Дэрфи ни с того ни с сего от нее отказался — это не укладывалось в голове.
Не теряя времени, он бросился ее разыскивать; она как раз выходила из сестринской, уже в уличной одежде. Ее милое личико, ее глаза, в которых жили тайны людских чаяний, великая цель, награда, смысл и радость жизни, потускнели от досады: она стала объектом жалости и косых взглядов.