Большие батальоны. Том 2. От финских хладных скал…
Шрифт:
– Сергей Саввич, – удивительно мягким, как бархатная перчатка, голосом ответил Фёст, – вы в каком звании последнего замполита видели?
– Да вам-то… – напрягся Хворостов, все же разница в возрасте почти двойная.
– Я спросил! – прибавил Фёст металла. – Можете отвечать, можете…
– Ну, старшим лейтенантом был…
– И с тех пор предоставлены исключительно себе. – В голосе Фёста прозвучала отчётливая ирония. – Некому было смысл происходящего в стране разъяснять, вот и подрастерялись донести до вас не голую информацию и приказ типа всё тех же «Ди эрсте марширт, ди цвайте марширт…», а хоть самое приблизительное представление, с каким врагом воевать предстоит и для чего. Может, проще оставить как есть? Велика ли вам лично разница, как звать будут того, кто в Кремль сядет?
Действительно, на схеме Секонда было изображено всё. Разноцветные стрелки довольно причудливо соединялись, пересекались и переплетались вокруг и между кружков и квадратиков. На самом верху был зловеще-фиолетовый «Центр». Ниже него «Власть исполнительная», «Власть законодательная», «Судебная» – и тоже ряд ответвлений. Справа – все «институции» и организации «силовиков». Слева – « Креативный класс» в радужной рамочке, и по сторонам все структуры, им организуемые и организующие его. Совсем внизу, соединённый несколькими стрелками с «ведущими узлами» – подчёркнутый красным, коричневым и зелёным фломастерами «Абстрактно-протестный электорат».
Вадим дал всем присутствующим минуту-другую полюбоваться плодами трудов своих друзей-аналитиков, потом свернул лист и спрятал в карман.
Вместо него «слово взял» Тарханов.
– Это к тому вам показано, господин полковник, – теперь он обращался лично к Хворостову, поскольку прочие присутствующие уже успели проникнуться, – что каждый солдат должен знать свой маневр, а, до тех пор пока я руковожу нашей операцией, обожаемое у вас право на «свободу совести, печати и собраний» сводится к абсолютному минимуму. И ещё прошу учесть, пусть вас это не обижает, ваш возраст и чин в армии, к которой я не принадлежу, а вы из неё уволены, сейчас для меня имеет чисто этическое значение… Но в перспективе – всё зависит от вас. Знаете поговорку: «За Богом молитва, за царём служба не пропадёт»?
«Молодец, Сергей, круто завернул, – подумал Фёст, – не зря я ему книжки давал читать и фильмы показывал».
– Приходилось, – буркнул Хворостов. С одной стороны, чужой полковник на генеральской должности ему попросту нагрубил, а с другой – привыкать ли? И в армии начальники хоть на ступеньку выше хамили без стеснения, а сейчас любая сволочь с деньгами, нанимая, считает себя вправе на «ты» и матерно разговаривать, годясь в сыновья по возрасту. А куда деваться? На полковничью пенсию не сильно разгуляешься. Отчего так странно всё складывается? В Афгане не боялся, просыпаясь, в каждый из начинающихся дней помереть, со славой или как придётся, а потом…
Уж правда, лучше вторую жизнь начать по принципам тридцатипятилетнего «царского полковника». У них там, по слухам, даже дуэли разрешены и платят офицеру больше, чем адвокату!
– Таким образом, довожу до вас своё решение, – Тарханов выглянул в окно кунга. Впереди, слева и справа сияли цепочки огней МКАДа. Как шутил Фёст – «фронтир», граница цивилизованного мира. Время ещё было. Минут десять. – Воевать со «всей Москвой» (тут Тарханов слегка усмехнулся, и в его мире, и в этом данная формулировка воспринималась не иначе, как с иронией) и руководящими органамигосударства мы, естественно, не можем. Бессмысленно и опасно устраивать силовой разгон стотысячной демонстрации или шествия. Многие пробовали, до сих пор выходило только хуже. Примерно с дня Кровавого воскресенья.
Но тут у нас присутствуют два доктора медицины, они подтвердят – не нужно убивать всего мамонта или бронтозавра, достаточно пулей или ядом поразить его мозжечок. Поэтому мы сегодня оставшиеся до рассвета… – он посмотрел на часы, – двести пять минут, а до начала общего рабочего дня – целых четыреста пятьдесят, посвятим именно рассечению только что увиденных вами «нервных связей». Сначала пополам, потом под корень.
– Простите, господин полковник, – произнёс Фёст, один из тех «двух докторов», на которых ссылался Сергей, – кое-кто даже с поражённым мозжечком умеет очень сильно хлестать лишённым центрального управления хвостом…
– К этому я и подвожу, – ответил Тарханов. – Поэтому мы вначале всей своей ударной силой атакуем единственно известный нам вражеский «тет-де-пон». Уничтожаем его в дым, как клопиное гнездо паяльной лампой, а потом начнём по Москве до утра гулять повзводно. Эти самые нервные связирезать в прямом и переносном смысле. Обезвреживать связных, координаторов, интернет-провайдеров ивсяких там блогеров…
Эти слова он произнёс, как заученные на чужом языке без перевода.
– Задержанных свозить или отводить в ближайшие полицейские участки и оставлять там, без объяснения, под личную ответственность дежурных. Буйных на словах, но безвредных на вид штатских можно вообще не арестовывать. Просто изымать средства связи и под честное слово обязать не выходить на улицу в течение суток…
При словах про «честное слово» Фёст тихонько хмыкнул. Рассказ Леонида Пантелеева под таким названием уже три поколения нынешних «свободных граждан» не читало.
– …Это всё – на усмотрение местных товарищей, – слегка поправился Тарханов. – А вот с выявленными руководящими и направляющими центрами, «ответственными связниками» между правительственными учреждениями, воинскими частями, банками, предприятиями транспорта и связи – не церемониться. Сегодня к вечеру вся эта хитроумная конструкция (он имел в виду аппарат и механизм заговора) должна представлять собой груду не подлежащих восстановлению развалин. Грубо говоря, мы должны за полсуток сделать то, на что в норме уходят годы. Господ командиров батальонов, советников и консультантов прошу открыть свои планшеты и взять в руки карандаши. То, что я скажу – это окончательно. Изменять диспозицию или командовать «по обстоятельствам» у меня возможности не будет. Каждый сам себе обеспечивает нужную обстановку…
Головной БТР начал притормаживать. Фёст показал Тарханову жестом: «Всё, приехали». Сергей кивнул.
– …Записали, господа офицеры? Тогда – до следующей встречи в этом же составе. Надеюсь – полном. Господин Хворостов, задержитесь на минутку, имею личный вопрос…
Генерал Гнедин с Фёдором Давыдовичем лежали носом в пол, радуясь, что пули кладку в три кирпича не пробивают. Окна давно вылетели, засыпав всё вокруг осколками, и теперь одно из двух – либо появятся на пороге неизвестные солдаты с автоматами, либо в проём влетит термобарическая граната, а то и артиллерийский снаряд. Тогда, как в жалостной песне: «и никто не узнает, где могилка моя». Разве по остаткам обгоревшего погона Гнедина опознают, если найдётся тот, кого это заинтересует.
Батарчук, единственный здесь боевой офицер, пытался сориентироваться в происходящем, время от времени выглядывая из-за оконного откоса. По звукам выстрелов, своих и чужих, направлениям трасс, вспышкам разрывов кое о чём можно было судить. Что бой проигран вчистую, сомнений не оставалось. После внезапного огневого налёта такой силы собрать воедино рассредоточенную на десятке гектаров, в изолированных помещениях часть, восстановить единое, тем более осмысленное командование даже теоретически невозможно. Для этого нужно было специально разработать многоуровневую схему переподчинения и до автоматизма отрабатывать поведение каждого бойца и командира в каждом из предполагаемых вариантов. И особая система сигналов нужна, ракетами, сиренами, по защищённой связи. Одними свистками при таком звуковом фоне не обойтись.