Большой налет
Шрифт:
А потом он и в самом деле показал мне добычу. Деньги еще лежали в ящиках и мешках, как их вынесли из банков. Он захотел открыть несколько штук и показал мне деньги — зеленые пачки, обклеенные желтой банковской лентой. Ящики и мешки хранились в маленьком кирпичном чулане с висячим замком на двери, и ключ был у него.
Когда мы кончали осмотр, он закрыл дверь, но не запер и повел меня назад ко входу.
— Это, как видите, деньги, — сказал он. — Теперь насчет них. Вы станете здесь, спрячетесь за этими ящиками.
Перегородка делила подвал надвое, в ней была дверная коробка,
Старик возился за каким-то ящиком. Он достал полуметровый обрезок свинцовой трубы, одетый в черный садовый шланг. Он дал мне его и все объяснил:
— Они будут приходить сюда по одному. Когда войдут в эту дверь, вы знаете, что надо делать, и тогда они ваши, а мне вы дали обещание. Так или нет?
— Ну да, — ответил я, теряя уже всяческое соображение.
Он ушел наверх. Я пригнулся за ящиками, осмотрел пистолеты старика — и будь я проклят, если обнаружил в них хоть один изъян. Оба были заряжены и с виду исправны. Этот последний штрих окончательно сбил меня с толку. Я уже не понимал, в подвале стою или летаю на аэростате.
Когда в подвал вошел О'Лири, по-прежнему только в брюках и повязке, мне пришлось сильно тряхнуть головой, чтобы прийти в себя; я ударил его трубой по затылку, едва его босая нога переступила порог. Он растянулся ничком.
Старик сбежал по ступенькам, не переставая улыбаться.
— Торопитесь! Торопитесь! — пропыхтел он, помогая мне тащить Рыжего в чулан с деньгами. Потом он достал два куска веревки и связал великана по рукам и ногам. — Торопитесь! — пропыхтел он еще раз и убежал наверх, а я вернулся в засаду и помахал трубой, размышляя, что если Флора меня застрелила, то сейчас я просто получаю вознаграждение за свою добродетель — в раю, где я буду вечно радоваться, глуша тех, кто плохо обходился со мной внизу.
Спустился горилла-головолом, подошел к двери. Сам получил по голове. Прибежал старичок. Мы отволокли Окуня в чулан, связали.
— Торопитесь! — пропыхтел старый хрыч, приплясывая от возбуждения. — Теперь эта дьяволица — бейте сильнее! — Он убежал наверх и зашлепал ногами где-то у меня над головой.
Я чуть отодвинул в сторону недоумение, расчистив место для хотя бы маленькой работы ума. Эта ерунда, которой мы занялись, ни на что не похожа. Этого просто не может быть. В жизни так ничего не делается. Ты не стоишь в углах, не глушишь людей одного за другим, как машина, покуда старый сморчок подает их тебе в дверь. Бред собачий! С меня хватит!
Я прошел мимо своей засады, положил трубу и подыскал другое место, под какими-то полками, около лестницы. Присел там на корточки, с пистолетами в обеих руках. В этой игре что-то нечисто... должно быть нечисто. За болвана я больше сидеть не буду.
По лестнице спускалась Флора. Старичок трусил за ней.
Она держала два пистолета. Ее серые глаза рыскали повсюду. Она пригнула голову, как зверь, выходящий на драку. Ноздри у нее трепетали. Она спускалась не быстро и не медленно, и все движения ее тела были точны, как у танцовщицы. Сто лет проживу, не забуду, как спускалась по нетесаным ступенькам эта статная свирепая женщина.
Она увидела меня, когда я поднялся.
— Брось оружие! — сказал я, уже зная, что она не бросит. В тот миг, когда она навела на меня левый пистолет, старик выхватил из рукава квелую дубинку и стукнул ее по виску. Я прыгнул и подхватил Флору, не дав удариться о цемент.
— Вот видите! — радостно сказал старичок. — -Деньги — у вас, и они — ваши. А теперь выпустите меня и девушку.
— Сперва уложим ее с остальными, — сказал я.
Он помог мне перетащить Флору, и я велел ему запереть дверь чулана. Он запер, и я отобрал ключ одной рукой, а другой взял его за горло. Он извивался, как змея, пока я обшаривал его, вынимал кистенек и пистолет и ощупывал пояс с деньгами.
— Сними его, — приказал я, — с собой ты ничего не унесешь.
Руки его повозились с пряжкой, вытащили пояс из-под одежды, бросили на пол. Набит он был туго.
Держа старика за шею, я отвел его наверх, в кухню, где застыв сидела девушка. При помощи основательной порции чистого виски и множества слов мне удалось растопить ее, и в конце концов она поняла, что выйдет отсюда со стариком, но никому не должна говорить ни слова, в особенности полицейским.
— Где Рыжик? — спросила она, когда на лицо ее вернулись краски — хотя хорошеньким оно оставалось и без них, — а в глазах появился проблеск мысли.
Я ответил, что он на месте, и пообещал ей, что к утру он будет в больнице. Остальное ее не интересовало. Я прогнал ее наверх за пальто и шляпой, сходил вместе со старичком за его шляпой, а потом отвел их обоих в комнату на нижнем этаже.
— Сидите здесь, пока не приду за вами, — сказал я, запер их и положил ключ в карман.
Парадная дверь и окно на нижнем этаже были забраны досками так же, как задние. Я не рискнул их отрывать, хотя уже светало. Я поднялся наверх, соорудил из наволочки и кроватной планки белый флаг, высунул в окно и, когда чей-то бас сказал мне: «Ладно, давай говори», высунулся сам и сказал полицейским, что сейчас их впущу. Чтобы открыть парадную дверь, я минут пять работал топориком. Когда дверь открылась, на ступеньках и тротуаре стояли начальник полиции, начальник уголовного розыска и половина личного состава полиции. Я отвел их в подвал и выдал им Большую Флору, Окуня и Рыжего О'Лири вместе с деньгами. Флора и Окунь очнулись, но не разговаривали.
Пока сановники толпились вокруг добычи, я ушел наверх. Дом наполнили полицейские сыщики. Я здоровался с ними по дороге к комнате, где оставил Нэнси Риган и старика. Лейтенант Дафф возился с запертой дверью, а Хант и О'Гар стояли у него за спиной.
Я улыбнулся Даффу и отдал ключ.
Он открыл дверь, посмотрел на старика и девушку — больше на девушку, — потом на меня. Они стояли посреди комнаты. Выцветшие глаза старика смотрели жалко и вопросительно, а голубые глаза девушки потемнели от тревоги. Тревога ничуть не повредила ее красоте.