Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
Сохранялась тишина. Через открытое окно в комнате с улицы были слышны разговоры. Мне показалось, что я слышал голоса Оли и её отца, — это добавляло оптимизма: о моём исчезновении уже знают и меня ищут. Присутствующий задавал мне вопросы, ответы на которые он записывал на листе бумаги. Через некоторое время мне предложили поставить подпись. Документ был озаглавлен «Объяснительная». Я ознакомился с текстом и подписал: «С моих слов записано верно, мною прочитано. Шагин И.И.». Документ был составлен на украинском языке.
В комнате ещё некоторое время сохранялось молчание. Потом я попросил разрешения позвонить домой. Тогда ещё один присутствующий человек сказал мне что-то вроде того, что дома своего я уже не увижу никогда и поэтому нечего туда звонить.
Через некоторое время меня повели по лестнице этажом ниже и завели в большую комнату. Там был стол, в углу стоял флаг Украины. За столом сидела тучная женщина. Она спросила мою фамилию. Я ответил: «Шагин». И она распорядилась меня увести. Позже я узнал, что это был суд, а женщина была судьёй, и меня приговорили к двенадцати суткам за сопротивление милиции и
Часы на стене показывали одиннадцать вечера. Мне было сказано всё вынуть из карманов. Я выложил на стол разрешение на огнестрельное охотничье оружие, ключи от «Мерседеса», две тысячи долларов США, несколько сотен гривен, пластиковые визитные карточки с фотографией президента АОЗТ «Топ-Сервис» и паспорт гражданина Российской Федерации. После этого была составлена опись имущества, которую я подписал. На меня сразу же надели наручники. Руки застегнули за спиной, при этом наручники очень сильно сдавили. Меня сопроводили несколькими этажами ниже — в подвальное помещение, где находились камеры. Там мне расстегнули наручники, обыскали, попросили снять и отдать ремень. Проверив туфли, вынули из них шнурки и вырвали супинаторы. После чего меня завели в камеру, в которой были обшарпанные стены, окрашенные в зелёный цвет, и лавочка шириной сантиметров сорок у стены. Было холодно. Я попытался разместиться на лавочке, чтобы уснуть. Но из-за её небольшой ширины этого не получилось. Тогда я попытался подремать сидя, но сон не шёл. Время тянулось медленно. Примерно через час открылась дверь в камеру.
Меня вывели из камеры. Дежурный выложил из сейфа на стол мои вещи — шнурки, ремень, галстук. У стола стояли два незнакомых мне человека. Один из них был в серых брюках, жёлто-зелёно-сером пиджаке в мелкую клеточку и светлой рубашке с расстёгнутой верхней пуговицей. Глаза у него были серые, волосы — светло-рыжеватые с сединой. Он был крепкого телосложения, выше среднего роста, было ему около сорока лет. Второго звали Саша (так обращался к нему человек в клетчатом пиджаке). Саше на взгляд было хорошо за пятьдесят. Он был среднего роста, носил серый потёртый костюм и светлую поношенную рубашку. Худощавое телосложение и лицо, усики, ближе к чёрному кудрявые волосы. Саша курил сигарету без фильтра. Он забрал со стола мои вещи, и мне снова сдавили наручниками руки за спиной. Меня провели по коридору, вверх по лестнице и вывели на улицу через входную дверь. Только теперь я смог осмотреться. Мы находились во дворике перед зданием. С левой стороны были железные ворота. Перед ступеньками крыльца стоял автомобиль — белый «Форд Сьерра». Меня посадили на заднее сиденье. Рядом со мной с одного бока сел человек в клетчатом пиджаке, с другого — Саша. Спереди разместились водитель и ещё один человек. Автомобиль выехал за ворота и двинулся по улице. Присутствующие сохраняли молчание, лишь изредка обмениваясь с водителем словами о маршруте движения. Человек в клетчатом пиджаке разговаривал по телефону. Говорил, что забрали. Автомобиль то и дело сворачивал с улиц и переулков во дворы, под колёсами ощущались рытвины и ямы. Тёмные дома, безлюдные пешеходные дорожки с то там, то здесь стоящими автомобилями… Видимо, была уже глубокая ночь. Когда наш автомобиль выезжал на проезжую часть, то другие машины встречались редко.
Наш «Форд» двигался с большой скоростью. Я не пытался заводить разговоры — только спросил, куда меня везут. Они не ответили. Мне мельком показалось, что мы проехали по набережной Днепра. И через некоторое время автомобиль проехал через ворота сетчатого забора и остановился перед зданием на хорошо освещённой жёлтым светом фонарей площадке. Меня вывели из машины. Большие пальцы на кистях рук от сдавленных наручников не ощущались. Я поднялся по ступенькам, и меня провели за железную дверь в здание. Думаю, что это было новое, строящееся здание РОВД. С правой стороны был холл, на полу которого лежали строительный мусор, электрические кабели, плитка. Слева были пульт дежурного и смотровое стекло. Мы прошли немного вперёд, и меня завели в дверь налево. Передо мной оказалась комната, а справа находились две или три камеры. На полу в комнате также находились стройматериалы. Было ещё несколько стульев, находившихся в хаотичном положении. С меня сняли наручники и завели в среднюю камеру типа «стакан» — примерно метр на метр, с лавочкой у стены. Железная дверь с большим (30 на 30 сантиметров) смотровым окном из оргстекла и решёткой. В этой камере на лавочке я просидел до утра. Сигарет у меня не было, да и вряд ли было бы позволено курить. К тому же я об этом совсем не думал.
Утром открылась дверь. Меня вывели из камеры и завели в комнату, в которую вошёл также человек высокого роста и плотного телосложения, в серых брюках и серой же рубашке. С улыбкой, похожей на оскал собаки, он направил на меня большую переносную видеокамеру.
— Фамилия? — спросил он.
Я заправил рубашку в брюки и ответил:
— Шагин.
Через неделю именно эту видеозапись стали показывать по всем телеканалам Украины во время брифингов и пресс-конференций, на которых работники прокуратуры и МВД, начальник милиции г. Киева и его заместители, равно как и прокурор Киева и его заместители, указывая на меня как на руководителя фирмы «Топ-Сервис» и гражданина Российской Федерации, называли меня организатором банды и заказчиком серии резонансных убийств высокопоставленных государственных чиновников. «Видели рекламу “Топ-Сервиса”: “Ой, «Топ-Сервис», ой, «Топ-Сервис», люды тут хороши!”? Так вот, — говорили они. — Этот хороший человек убивал людей!» «Ой, “Топ-Сервис”, ой, “Топ-Сервис”, люды тут хороши. Сдай товары у “Топ-Сервис” и отрымай пулю (гроши)». Впоследствии слова из этой рекламы в немного изменённом виде я неоднократно слышал от сотрудников правоохранительных органов —
Меня снова завели в камеру, в которой я находился ещё некоторое время. Мрачные мысли не посещали меня, ибо всё это казалось простым и понятным. А именно — тотальной развёрнутой борьбой государства против компании, в которой я являлся соучредителем и президентом.
Дверь в камеру снова открылась. Меня вывели из неё и снова застегнули наручниками руки за спиной. В комнате находились дежурный и четверо молодых людей примерно одного возраста — лет до двадцати пяти, — крепкого телосложения, среднего роста, с коротко стриженными тёмными волосами. Одеты они тоже были одинаково: чёрные брюки или джинсы, цветастые рубашки с широкими воротниками и расстёгнутыми верхними пуговицами. Разговаривая между собой, они почему-то пританцовывали. Движения их были дёрганые. На шеях у них были золотые цепи, на кистях рук — браслеты, а на руках — толстые перстни-печатки. Меня вывели на улицу, запихнули в автомобиль — красную «восьмёрку» — на заднее сиденье с одним из молодых людей с каждого бока. Двое сели спереди — водитель и пассажир. Автомобиль двигался туго, низко проседая на ухабах до выезда на дорогу. Потом мы выехали на шоссе. Несколько раз звонил телефон. «Уже выехали, везём», — ответил тот, кто сидел рядом с водителем.
Машина пересекла осевую, двинулась по направлению от Киева и через некоторое время свернула в лесопосадку, проехав сначала по песчаной, а потом по лесной дороге. Мне приказали вылезти из автомобиля. На деревьях была молодая листва салатового цвета. Свежая зелёная трава колосилась сквозь настил коричневой прошлогодней листвы. Меня завели на несколько десятков метров вглубь леса. Один из присутствующих достал большой чёрный пистолет (скорее, думаю, он принёс его с собой из машины), передёрнул затвор и приставил пистолет к моей голове. Другой сказал, что мне дадут лопату и я буду копать себе могилу. Я ничего не говорил, поскольку не знал, что тут говорить и как на это всё реагировать. Меня беспокоило лишь то, что с меня сваливались туфли и сползали брюки. Я не хотел ни есть, ни пить, ни курить. На тычки и толчки тоже никак не реагировал, ощущая полную апатию к происходящему.
Через некоторое время меня вновь сопроводили к автомобилю. Машина так же грузно выехала на шоссе и двинулась по направлению к Киеву. Снова звонил телефон. Молодой человек на переднем сиденье отвечал, что скоро, мол, будем. Стояло раннее утро — движение было достаточно интенсивное. Спустя некоторое время после манёвров и проездов через переулки автомобиль подъехал к железным, окрашенным в зелёный цвет воротам, за которыми виднелось серое здание в несколько этажей. Машину пропустили через ворота, и она остановилась у входа. Через некоторое время из здания вышли уже знакомые мне лица: Саша с усиками — Александр Александрович Полищук (так он мне позже представился, сказав, что он уже на пенсии) — и человек в клетчатом пиджаке. Меня провели в здание.
Как я узнал позже, это был Шевченковский РОВД. В здании был сделан евроремонт. Потолки были подвесные, с галогеновыми лампочками. Стены облицованы деревянными панелями с коричневым шпоном. На полу — линолеум под серый мрамор. Меня повели на второй этаж направо в конец коридора, затем провели в комнату налево. Там было два окна, завешанные белыми жалюзи, опять же подвесные потолки и большой полированный стол под цвет облицованных под дерево стен. Дальше стола — шкафы со стеклянными створками. За столом сидел упитанный человек лет пятидесяти, с чёрными волосами средней длины, в тёмно-сером пиджаке, галстуке и белой рубашке. Меня усадили на стул, стоявший у противоположной стены. Я попросил снять или хотя бы ослабить наручники. Но человек за столом, улыбнувшись, сказал, что мне наручники уже не снимут никогда (передвижение в наручниках на участках пожизненного лишения свободы было отменено спустя 14 лет). Я пытался задавать вопросы: где нахожусь и почему меня сюда привезли, с кем я разговариваю и почему меня держат в наручниках? Однако не получал никаких определённых ответов. Создавалось впечатление, что меня привели лишь для того, чтобы на меня поглазеть. А может быть, испытывали моё терпение, ожидая каких-либо неадекватных действий с моей стороны и первого шага для наступления развязки. Я не помню, в этот ли раз или в другой, человек с усиками ударил меня ладонью по лицу и сказал: «Это для того, чтобы ты проснулся». Очень скоро меня вывели из комнаты, провели по коридору, потом вниз по лестнице и в противоположный край здания — мимо комнаты пульта дежурного и дальше туда, где находились камеры. Первым был «обезьянник», дальше — три камеры для задержанных. Напротив последней располагался туалет с железной дверью, смотровым окном, коричневой обшарпанной плиткой на полу и обшарпанными, крашенными зелёной масляной краской стенами. Туалет типа «параша», напротив двери, на открытом фундаменте-постаменте. С правой стороны, если стоять спиной к двери, находились белый эмалированный умывальник и бронзовый водопроводный кран с железным вентилем. В левом дальнем углу — пластиковое помойное ведро, наполненное обрывками мятой газетной бумаги. Мне сняли наручники и завели в камеру, которая находилась напротив туалета. Света в камере не было, вернее, он поступал через смотровое окно двери и небольшое застеклённое окошко с решёткой в дальнем верхнем углу камеры. Такого освещения было достаточно для того, чтобы видеть предметы и лица. Стены были окрашены тёмно-зелёной краской. На двух стенах буквой Г была прикреплена лавочка из четырёх или пяти окрашенных зелёной краской деревянных брусьев. В камере никого не было. Я подтянул брюки, заправил рубашку и присел на лавочку — размять кисти рук. На запястьях были вмятины и царапины с кровоточащими следами от наручников. Большие пальцы занемели и практически не ощущались. Во рту пересохло. Хотелось есть. На мне были лишь лёгкий костюм и рубашка. Было достаточно прохладно.