Большой вопрос (Записки юриста)
Шрифт:
— Я никаких свидетелей не приглашала, — с трудом овладевая собой, заявила Людмила. — И я протестую, чтобы какая-то совершенно незнакомая мне гражданка принимала участие…
Судья Курский мягко объяснил, что свидетельница уже допущена и суд ее допросит. Истица, а равно и ответчик, должны иметь в виду, что их семейный конфликт не только их личное дело. Нашему государству, нашему народу далеко не безразлично, каковы у нас семьи. Советскому государству нужна здоровая во всех отношениях, крепкая и дружная семья. Конечно, суд не намерен добиваться этого принуждением, но посоветовать, помочь супругам разобраться в спорных вопросах — это первостепенная обязанность народного суда. Не согласятся стороны
Сделав небольшую паузу, Курский предложил истице и ответчику откровенно рассказать, что привело их сюда, почему они решили крайней мерой — развалом семьи — завершить свой спор. Сначала должна высказаться истица.
Людмила оцепенела. Она никогда не выступала публично, да и судья своими замечаниями как-то сбил ее с толку. До этого у нее в голове были кое-какие мысли, которые она собиралась высказать, — а теперь их нет, они исчезли.
— Что же вы молчите, гражданка?
— У нас, как нигде в мире, женщина независима, свободна и ее порабощать запрещено, — тихо и неуверенно начала Людмила. — Я тоже женщина и имею полное право… — Она замолчала… — Вы лучше спросите обо всем моего мужа… Он вам всё объяснит.
— Его мы спросить успеем. А вы скажите, не стесняясь, что у вас случилось? Ведь вы затеяли суд.
— С горя я это сделала. Меня на это толкнул муж.
— Вот и объясните всё.
Людмила колебалась. Откуда-то из глубины души поднимались мысли о собственной неправоте, о бесполезности и, главное, несправедливости затеянного ею судебного процесса. Пожалуй, она пошла сюда без серьезного намерения, в целях самозащиты, хотела проверить чувства мужа. Но отступать теперь, видимо, поздно. Хорошо, она расскажет суду всё.
Владимир Павлович, ее муж, с некоторых пор замкнулся, стал отходить от семьи, охладел к ней, как к женщине. А почему? Да потому, что она стала матерью, стала не той, что прежде. Ему с ней скучно, она для него неинтересна, глупа. Возвышенная душа ее мужа стала искать выхода из тупика. И нашла его в лице другой… женщины, наверняка, прекрасной во всех отношениях, одухотворенной, ничем не обремененной. Когда она, Людмила, хотела исправить положение, он отказался порвать с той женщиной, уверяя, что лишь дружит с ней. Спросите самого неискушенного в жизни человека, и он вам скажет, что любить одну, дружить с другой — немыслимо, чепуха! И потом, что это за семья, где неделями, месяцами играют в молчанку, где всё пронизывает холод, ни в чем нет согласия?! Это не семья. Это женатые холостяки. Да, да, именно женатые холостяки, которых связывает закон и ничто более. Она не хочет, не может так жить. Перед людьми стыдно, перед совестью стыдно, перед сыном. Лучше уж разойтись.
— Вот видите, — заметил Курский, когда Людмила смолкла, — целую речь произнесли…
— Но почему вы всё же не доверяете мужу? — спросил заседатель Савельев.
— А почему я должна доверять?
— Не доверяют, когда есть факты. Вы же ни одного факта не привели.
Людмила недружелюбно посмотрела на Савельева и с плохо скрытым раздражением ответила:
— Не понимаю, какие еще нужны факты?! Вы можете мне не доверять, это ваше дело, но я утверждаю, что у него есть другая женщина!
— Кто это может подтвердить? — не успокаивался Савельев.
— Это может подтвердить мой муж… Ему-то, вы, надеюсь, поверите…
— Муж не отрицает дружбы с незнакомой вам женщиной… Правильно я вас поняла? — спросила Голубева, второй народный заседатель.
У Людмилы окончательно упало настроение: «И эта за него. Непонятно,
— Да, вы поняли меня правильно, — глухо ответила Людмила.
— Известно ли вам что-нибудь о более интимной связи вашего мужа с этой женщиной? — спросил Курский.
— Достаточно того, что мне известно… Если у него ничего другого с ней нет, пусть оставит ее в покое.
— Почему?
— А хотя бы потому, что мне это не нравится, что меня это обижает. Значит, я ему больше не друг, значит…
— Это еще ничего не значит. Муж вам говорил, что вы ему больше не друг?
— Муж стал искать дружбы на стороне, с другой женщиной…
— Допустим, что вы добьетесь разводи. А вы подумали, как потом у вас сложится жизнь?
— В мои-то годы…
— Именно в ваши годы, — заметила Голубева, — обычно и совершаются непоправимые ошибки. Мне кажется, каждый серьезный человек фундамент своей семейной жизни должен закладывать раз и навсегда.
— Уж как мы осмотрительно закладывали фундамент!.. Треснул же…
— Надо было получше зацементировать.
— Не всякий человек годится в мастера.
— Мы все должны быть хорошими мастерами своей жизни. За вас строить никто не будет.
— Учту, спасибо!
— Можно без иронии. Не забывайте, что разведенные обычно производят впечатление неполноценных людей. Не сумели с одним ужиться, — где гарантия, что с другим уживетесь?
— А если не я, а он?..
— В равной мере и о нем можно это сказать. Перед народом, перед общественным мнением и ему и вам трудно будет оправдаться: развалили семью, — значит, оба виноваты.
— Совершенно верно, — сказал Курский. — Но главное, пожалуй, даже не в этом… Вы, как мать, плохо заботитесь о будущем вашего ребенка.
— Это неправда! — воскликнула Людмила. — Мой мальчик — вся моя жизнь.
— Почему же вы тогда хотите лишить его отца? Когда он вырастет, я думаю, он вас не поблагодарит… Послушаем теперь ответчика. Прошу! — обратился судья к ответчику.
— Разрешите, если можно, объясниться мне после допроса свидетеля! — попросил Владимир. — Мне легче будет говорить, а вам легче понять истинную суть нашего конфликта.
Курский посоветовался с заседателями и пригласил свидетеля — женщину в черном костюме. Она вошла в зал. Людмила боялась поднять на нее глаза, — незнакомка внушала ей страх.
Курский предложил свидетельнице дать показания. Это была Морозова, Надежда Петровна. Ее имя, отчество и фамилия Людмиле ничего не говорили. Она слышала их впервые. Морозова была немногословной, но ее показания ошеломили и отрезвили Людмилу.
— Я попросилась в свидетельницы, граждане судьи, сама, пришла сюда по доброй воле. Владимир Павлович был против, но я его убедила, что со мной в суде будет проще. Я познакомлюсь с его женой, честно и открыто покаюсь в «грехах», и, возможно, мы поймем друг друга. Вы меня, Людмила Николаевна, конечно, знаете со слов вашего мужа. Вы, наверное, не подозревали, что у вас такая соперница. Посмотрите на меня, на мои белые волосы. Посмотрите мне в глаза… Не хотите — не надо; дело ваше. А я не боюсь смотреть вам в глаза. Не боюсь потому, что совесть моя чиста. Вы испугались дружбы вашего мужа со мной. А я не побоялась бы дружбы и с вашим мужем и с вами одновременно. Любовь втроем — плохо. Дружба втроем — замечательно. У меня много товарищей, и я горжусь ими, их дружбой!.. Не подумайте, Людмила Николаевна, что я пришла сюда просвещать вас. Это ни вам, ни мне не нужно. Я пришла сюда как живое доказательство ваших заблуждений. Прогоните свою ревность, и вам станет легче. Вы должны быть, вы будете счастливы! Лично я от души, от всего сердца желаю вам, вашему мужу и вашему сыну полного благополучия!