Большой вопрос
Шрифт:
Марина с затаенной неприязнью наблюдала за новой страстью супруга. Яков Николаевич, заметив, что жена не разделяет его любви к хрусталю, принялся добродушно иронизировать над ней: жене нельзя не любить того, что любит муж. Его увлечения должны стать ее увлечениями.
Яков Николаевич долго не решался купить оригинальную вещицу: графин-семирадугу, — смущала слишком высокая цена, и, наконец, решился. Пусть дорого, зато у него будет редчайший графин — семь радуг одновременно; семью семь — сорок девять красивейших линий…
— Поди сюда, Мара, скорей,
Марина подбежала к мужу, полагая, что с ним что-то случилось.
— Что за чудо!.. Смотри, считай… раз, два, три…
— Всякому терпению приходит конец! — взволнованно сказала Марина. — Мое терпение, Яша, иссякло… Я больше так жить не могу и не хочу.
Яков Николаевич смотрел на нее с величайшим изумлением.
— Не могу и не хочу! — решительно повторила Марина. — Выслушай меня, выслушай тяжелую для нас обоих истину.
— Что ты затеваешь? Хочешь испортить выходной день?
— Ты портишь всю нашу жизнь!
— Ну, ну, ну! Вот это уж ни к чему!.. Давай-ка лучше отдохнем. Взгляни сюда! — Яков Николаевич раскрыл окно. — Взгляни, какое голубое небо!..
Марина закрыла окно, взяла за руку мужа, усадила на диван. Сама села против него на стул.
— Я подсудимый? — смеясь, спросил Яков Николаевич. Он всё еще не верил, что Марина намерена вести серьезный разговор.
— Подсудимой будет наша личная жизнь, Яша. Мы с тобой должны решительно осудить нашу нелепую личную жизнь.
— Вот те раз!.. Почему нелепую?
— Нелепая она потому, что мелкая, постылая, никому не нужная!.. Мне, Яша, не нравится весь уклад нашей жизни. Мало сказать: не нравится… Он мне противен, я ненавижу его, а нередко и тебя…
— Что с тобой, Мара, опомнись?.. Что ты говоришь, какие страшные слова!..
— Не мешай, Яша. Всё, что я скажу тебе сегодня, накапливалось во мне долго.
Марина встала, прошлась по комнате и снова села на стул. Яков Николаевич напряженно следил за каждым ее движением… Пожалуй, впервые за всю их совместную жизнь Марина заметила тревогу на его лице.
— Нет у нас счастья, Яша. Мне часто говорят о твоей красоте. Верно, ты красив, у тебя этого никто не отнимет. Ты хорошо работаешь, тебя часто премируют. И это верно. У тебя как будто неплохая жена, обладает даже приданым в виде зарплаты и систематических премий за перевыполнение производственного плана. Спорить и против этого нельзя. Питаемся хорошо. Одеваемся хорошо. Комната обставлена прилично: сверкает хрусталем, играет всеми цветами радуги. Казалось бы, за что такую жизнь проклинать? Именно такую жизнь я и ненавижу, она не наша, она — чужая мне жизнь.
— Убей меня, не понимаю ничего. Хотя нет, понимаю одно: в тебе зародились какие-то дикие, чудовищные мысли!
— Не говори глупостей. Ничего дикого, да еще чудовищного, в моих словах нет. Подумай хорошенько сам, и скажи — нормально или нет, когда дома ты занят только своим «планированием», подсчетами, расчетами, когда в них все твои мысли, всё твое сердце. И оно еще вот там, в этих столиках, шкафиках, в прозрачных холодных стекляшках… Подумай,
— Можно мне теперь сказать? — хмуро спросил Яков Николаевич.
— Я еще не всё сказала… Яша, если ты не послушаешь меня, тогда конец: нам вместе не жить…
— Нельзя ли конкретнее! Чего ты хочешь?
— Я всё сказала. Больше не услышишь ни единого слова…
— Но зато у меня есть к тебе, вопросы!.. Что, по-твоему, я должен сделать с нашими сбережениями — выбросить их, подарить?
— Если у тебя и остальные вопросы в таком же духе, можешь не утруждать себя.
— А я вполне серьезно спрашиваю. Может быть, ты прикажешь выбросить и хрусталь?..
— Не выбросить, а продать, оставив в доме самое необходимое.
— По-твоему, мне лучше коллекционировать почтовые марки, как это делают школьники?
— Лучше марки!.. Расширишь хоть свои знания по географии.
— Может быть, лучше обойтись без оскорблений?
— Если тебя это обижает, прошу извинить. Я сказала без злого намерения.
— Я жду ответа по существу заданных тебе вопросов!
— Нет, ничего ты не понимаешь, — сказала Марина, — ничего.
Яков Николаевич всмотрелся в лицо жены и вдруг улыбнулся:
— Стой! Я понял, всё понял. Я подумаю, роднулька, всё продумаю, всё взвешу, и, мне кажется, мы обо всем договоримся. Ты прости меня: я очень взволнован… ты так ошарашила меня, так много наговорила неприятного, страшного, что голова кругом идет.
Марина зашла к матери. Раньше ее отношения с матерью строились на началах полного доверия и дружбы. Этому принципу Марина изменила только в последние годы и только в одном вопросе: она скрывала от матери правду о своих взаимоотношениях с мужем. Она не хотела волновать мать. Но на этот раз рассказала всё.
Вера Александровна выслушала дочь спокойно.
— Вот что, Марина, — сказала мать, — постарайся понять меня. Твой Яков — хороший муж. Он не пьяница. Супружеского долга, сама говоришь, не нарушает. Честный человек. Вежливый, почтительный. Здоров. Отличный работник. Что еще нужно для мужа? По-моему, больше ничего. Расчетлив? Ну и что? Это еще не значит, что скуп. И потом, когда муж тянет не из дому, а в дом… В этом, Маряша, ничего дурного нет. Всё принадлежит вам, всё ваше общее. Узок кругозор, мелкие желания?.. Ну, знаешь, тебе же с него не книгу писать. Честный, хороший, уравновешенный работник… На твоем месте таким мужем гордиться надо, а не страдать.