Большой вопрос
Шрифт:
— Это не мне ли, случайно?
— Тебе… и вовсе не случайно… Не нравится?
— Нет… он мне к лицу: при таком ярком пламени на груди, никто не заметит веснушек. — И, добродушно рассмеявшись, добавил: — Ну к чему это? Зачем ты шута горохового из меня делаешь?
Людмила помрачнела. Владимир, заметив это, поспешил смягчить свои слова:
— Ну, ну! Я пошутил. А за подарок спасибо!
Но Людмила выхватила из рук Владимира галстук и швырнула его на стол.
— Хватит! Нам надо выяснить
— Хорошо, Люда, поговорим по душам, — сказал он. — Только не обижаться, не сердиться, не враждовать. Мы, видимо, не всегда и не во всем правильно понимаем друг друга. А это вредно и тебе, и мне, и нашему ребенку.
— Я хочу знать, чем ты недоволен в моем поведении? Может быть, я плохая мать, никуда не годная жена, хозяйка? Может быть, мы с Володькой мешаем тебе работать, жить? Говори честно, откровенно!
— До тех пор, пока ты не успокоишься, я не начну разговора.
— Хорошо, я обещаю быть спокойной, — сказала Людмила. — Ты прав: нам надо понять друг друга.
— Так вот, Люда, у меня к тебе особых претензий нет. Меня лишь беспокоит твой затянувшийся отпуск.
— Дальше!
— Мне кажется, что ты забыла о своей хорошей мечте.
— Именно?
— Я имею в виду твое желание учиться, стать инженером-разведчиком, участником наших великих строек. Ведь ты об этом, кажется, мечтала. Учти, тебя могут отчислить из института.
— Дальше!
— Дальше я не вижу никаких оснований к тому, чтобы ты оставалась в своем теперешнем, прямо скажу, незавидном положении.
— Вот даже как?
— Скажи — только не таясь, — разве ты сама не тяготишься своей жизнью?
— Это неинтересно. Интересно другое: почему ты стал тяготиться мной?..
— Не тобой, а твоим теперешним положением. Оно обижает меня, оно разрушает нашу мечту — идти вперед плечом к плечу.
— Вот за откровенность благодарю. Значит, я тебе противна, ненавистна! Значит, грош цена моим заботам о тебе? Значит, судьба ребенка тебя не интересует! Может быть, его лучше сдать в детский дом?
— Какой тон!.. Но, между прочим, не нам с тобой, выросшим в детском доме, иронически говорить о детском доме. Почему ты решила, что мы должны воспитывать ребенка тепличным способом, дни и ночи сидеть у его кровати, не сводить с него глаз?..
— Может быть, укажешь выход из положения?
— Могу. Почему, например, нельзя хотя бы частично поручить присмотр за Вовкой тете?
— Так она и пойдет на это!
— С удовольствием пойдет. Если хочешь знать, я уже говорил с ней об этом.
Людмила задумалась.
— Признаться, я в большом затруднении, — сказала она. — В твоих словах есть доля правды, но… ты должен понять меня, Володя, — я не могу никому перепоручить воспитание нашего сына.
— Не воспитание,
— И этого не могу: боюсь! Когда я вынуждена оставлять Вовку… ты посмотрел бы на меня: я мечусь, как угорелая! Мне кажется, что с Вовкой стряслась беда.
— Нелепый страх.
— Понимаю, но сделать с собой ничего не могу.
— Возьми себя, Люда, в руки. Это будет на пользу и нашему мальчику, и тебе, и мне. Мы с тобой не должны быть врагами своего счастья.
— Да, да. Ты прав. Хватит об этом. — И Людмила уверенно добавила: — Мы будем счастливы по-настоящему, мой милый.
Однако прошло несколько дней, и Людмила снова решила повременить с учебой в институте до тех пор, пока не отправит Вовку в детский сад. Другого выхода нет: студенты-геологи, как никто, связаны с выездами на производственную практику в разные районы страны. С собой ребенка ведь не возьмешь.
Жаль, конечно, что она одинока в своих взглядах. Владимир их не разделяет, с ним бесполезно говорить об этом. Лучше уж молчать. Возможно, со временем Владимир поймет ее, смягчится, уступит.
Между супругами установились сухие, деловые отношения; каждый замкнулся, ушел в себя. Семейная жизнь потускнела. Владимир стал чувствовать себя каким-то бездомным мужем. Единственное спасение видел в работе, особенно в диссертации.
С Надеждой Петровной Морозовой Владимир познакомился у приятеля. Она была не молода, овдовела задолго до войны. После смерти мужа, известного ученого, поступила экскурсоводом в Русский музей, — увлеклась живописью. Она была культурной, всесторонне развитой женщиной, приятной собеседницей. Владимир и Надежда Петровна стали часто встречаться.
«Удивительно, почему он ничего не говорит о своей семье? — думала она. — Почему всегда один? Счастлив ли он?..»
Осторожно, как бы невзначай, Надежда Петровна спросила Владимира о жене и сыне. Он уклонился от откровенного разговора, но предложение Надежды Петровны — прийти в следующий раз с Людмилой — принял.
Владимир пошел на это с определенной целью — не сможет ли эта умная, с большим жизненным опытом женщина подействовать на жену. Он чувствовал сейчас, как никогда, неотступную потребность в хорошем, полезном посреднике.
— Послушай, Люда, — обратился Владимир к жене, — ты не хотела бы вступить в Общество любителей русской живописи?
— Что это еще за общество? — насторожилась Людмила.
Владимир рассказал о своей дружбе с интересным человеком, вдовой, научным сотрудником Русского музея.
Лицо Людмилы покрылось пятнами. Она оборвала мужа:
— Не пришлось бы тебе скоро переименовать это свое общество живописи в общество вдов и разведенных.
— Неужели ревнуешь?