Бом Булинат. Индийские дневники
Шрифт:
Шатаясь туда-сюда по вокзалу, Арсению посчастливилось обнаружить некое помещение – зал ожидания для иностранных туристов! Бог сжалился над нами, и мы перебираемся туда… О небо! в эту комнатушку не пускают индусов, тут нет толпы зевак и попрошаек. Треть пространства занимает мягкий диван, а на стене шепчет прохладой кондиционер. Комната ожидания для туристов – это другой мир.
Играем в шахматы и урезаем паек на два банана и тройку яиц. Звучит сообщение: «Поезд задерживается не до одиннадцати, а до двух часов дня». Думаем, не сдать ли нам билеты к чертовой матери, и не отправиться ли на ближайшем поезде до Бомбея. Дергаться, однако,
В час дня решаем выяснить, не будет ли очередного опоздания. Арсений вернулся крайне удивленным и сообщил, что поезд наш стоит на седьмом пути. О задержке поезда сообщали по нескольку раз, но о том, что он прибыл, никто даже не шепнул. Таинственный поезд! Он опаздывает ровно на столько времени, сколько требуется ему на весь путь, о нем никто не знает, о его прибытии даже не объявляют. Бежим к перрону, ищем вагон и залезаем на боковые полки.
Проснувшись, иду покурить в тамбур, сажусь на железный ящик и гляжу в открытую дверь. Мимо несутся пейзажи «Великой равнины» – красная выжженная солнцем земля с редкими маленькими кривыми деревьями. Вдалеке одиноко стоит большое дерево, все оно усеяно птицами, из идущего поезда не видно, как они выглядят, но их ярко-белое оперение поражает в контрасте с выцветшим небом. Дерево будто накрыто шапкой снега посреди красной пустыни.
Вдоль полотна идет грунтовая дорога, она поворачивает и удаляется перпендикулярно железнодорожным путям к полю, за которым видны только невысокие пустые холмы и голая степь. У обочины на корточках, уперев локти в колени, сидит мальчишка. На другой стороне, словно зеркальное отражение, точно так же, склонив голову, сидит еще один. Кажется, что они сидят так очень давно, сидят молча, глядя друг на друга. Чего они ждут на дороге, по которой за целый день вряд ли кто пройдет?
Гоа
«Лежа на берегу моря в такую чудесную погоду, достаточно сознания того, что ты существуешь».
«Воздержание – это первая ступень на пути к нравственности».
– Братец, ты когда-нибудь такое видел?
– Нет. Никогда, – признался Арсений. – Смотри, как быстро солнце заходит. На грейпфрут похоже, а в Варанаси было похоже на апельсин.
– Солнце похоже на солнце, а все остальное на рекламу крема от загара. Ладно, давай выпьем.
– Эх, Кашкет, Кашкет – ты материалист и скептик!
Мы отхлебнули по глотку рома из бутылки.
– Господи! До чего приятный напиток! Мне осточертел виски «McDowell’s» и твой джин. Я не материалист, а загрубевший романтик и фаталист. И, вообще, нельзя клеймить друга такими вульгарными клише, я же не называю тебя мнительным нытиком.
– Я не нытик, – обиделся Арсений и, подумав, добавил, – и я не мнительный!
– Да черт с тобой! – ответил я. – Давай за твой грейпфрут!
Опускаясь к горизонту, солнце становится розовым, ветер шелестит листьями пальм, шумит океан, выбрасывая на песок мелких крабов, которые сразу спешат обратно.
Когда солнечный диск скрылся в океане, Арсений беспомощно растянулся на песке, а я, завидев рыбаков у лодок, отправился к ним.
Трудно было себе представить, что шестьдесят два часа восемнадцать минут назад мы прыгнули в вагон, добрались до Пуны, а потом бились головой о потолок рейсового автобуса, и мыкались по Панаджи, изнывая от жары. И все то прекрасное и заманчивое, что нас сейчас окружало, не могло влить ни сил, ни эмоций. Мы безумно устали и словно впали в подобие анабиоза.
Просыпаемся в полном беспамятстве относительно вчерашнего вечера, за исключением заката – это последнее, что помним – красное солнце, падающее в океан. Я где-то оставил свои шлепанцы, Арсений вернулся в одной сандалии, утеряна сумка с ромом, сигаретами, фризби и, главное, ключами от мопедов, на которых прокатились всего один раз. На кой черт он взял их с собой?
Напрягаю память… Дошел до лодок…. их было много… Возле одной остановился… рядом никого не было… я решил дождаться рыбаков в лодке, перелез через борт и… мгновенно уснул. Было холодно, и я накрылся сетями, в которых запутался, чуть не оторвав мизинец на ноге – точно, вот он, красный и опухший! Почему никто не взял сумку?
Грейпфрут
Бежим к берегу – ни сумки, ни бутылки рома, зато неподалеку валяются мои шлепанцы, в роще нашли сандалию Арсения.
Опечаленные, мы побрели в сторону дома и наткнулись на рыбаков, которые молча протянули нам знакомую сумку со всем содержимым. Радость чередуется восхищением перед добродетельностью местных рыбаков. Арсений несколько меняет свое скептическое отношение к туземцам.
Океан, пляж, завтрак из папайи и бананов – хорошее утро.
В целях экономии решили готовить сами. Я был не совсем согласен с тезисом Арсения: «С едой можно не париться, раз есть бананы и алкоголь!», и выпросил у Мануэля – хозяина бунгало, горелку. Мануэль – худосочный туземец с кривыми ногами, не говорит по-английски, ходит в дранной майке-алкашке, гоняет у нас под окнами стаю мелких черных свиней, варит feni [29] и сам его пьет.
29
Feni (фени) – южноиндийский самогон из кокосового молока или орехов кешъю.
На примусе, как известно, можно приготовить все, что угодно, оставалось дело за посудой. Алюминиевые кастрюли, ложки и тарелки продают на килограммы. Купили два килограмма посуды.
На рынке, где продают всякую морскую живность, обложенную льдом, мы купили мидий. На вопрос «почем мидии?», старушка индуска ткнула кривым пальцем в кучку, прошепелявив: «двадцать рупий», и отвлеклась на другого покупателя. Тут я схитрил, быстро вынув еще штук десять мидий из стоящего рядом таза, доложил их в кучку, сказав: «Берем!». Старушка, не взглянув на выросшую пирамидку, ловко сложила ее в кулек. Правда, дома обнаружилось, что содержимого всех ракушек хватило всего на две столовые ложки.