Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела]
Шрифт:
— Одетый?
— Одетый. В бушлате и сапогах.
— Точно в сапогах?
— Точно. Потому что я их первыми увидел. И подумал, что он, гад, спит на посту. И даже пнул по каблуком.
— Где сейчас находится тело рядового Синицына?
— В погребе.
— Не понял…
— У нас тут погреб в мерзлоте выкопан. Для хранения продуктов. Его пока туда определили.
— Покажите мне, где находится погреб. И вызовите из санчасти врача.
Погреб был просто ямой, выдолбленной в вечное мерзлоте и закрытой сверху накатом привезенных с материка бревен. Под потолком погреба, на специальных крючьях,
— Отчего он умер? — спросил полковник Трофимов топчущегося рядом капитана медицинской службы.
— От своей дурости.
— Я не о том спрашиваю. Я спрашиваю, что явилось причиной его смерти.
— Огнестрельное ранение в области живота.
— Вы его осматривали?
— Осматривал. Вот медицинское заключение.
Полковник пролистал заключение. И взглянул на тело. Рядовой Синицын лежал на носилках. На спине. В полной форме. Застегнутый на все пуговицы. Одежда была целой.
Обычно, когда осматривают трупы, одежду не жалеют. Одежду распластывают ножницами, чтобы не мучиться с расстегиванием пуговиц и крючков. И лишь потом, закончив все медицинские процедуры, переодевают в парадную форму. А здесь оставили в рабочем хэбэ, которое не только расстегнули, но еще и застегнули.
— Помогите мне его раздеть, — попросил полковник.
— Да я же его осматривал, — сказал военврач.
— И тем не менее.
Капитан медицинской службы нехотя присел на корточки и стал обрывать пуговицы. Одну за другой.
— Вот, — показал он, — сюда он и пальнул.
Полковник наклонился и внимательно осмотрел рану. И даже ткнул в нее пальцем. А затем осмотрел бушлат.
— Как же это он, интересно, смог в себя выстрелить?
— Так и смог. Упер дуло в живот и бабахнул.
— А как же он до курка достал? Если уперся.
— Откуда я знаю как? Они такие изобретательные, когда дело доходит до самострелов. Извернулся как-нибудь. Или ногой.
— Он в сапогах был.
— Ну, значит, рукой дотянулся. Пальцем. Или какой-нибудь щепочкой. Вот так.
— А отчего же у него раневой канал вверх направлен? А не вниз? И нагара порохового нет на верхней одежде?
— Какого нагара?
— Который образуется при выстреле в упор. Вы что, судмедэкспертизу в институте не проходили?
— Проходил.
— А отчего тогда не произвели осмотр как следует? Почему дали заключение о самоубийстве? Когда здесь явное убийство.
— Оттого и не дал, что не дал.
— Не понял?
— И лучше не понимайте. Для вас лучше. Здесь места северные, глухие. Здесь и не такое случается. Бывает, пошел человек до ветру и сгинул, словно его и не было. Несчастный случай, одним словом.
— Вы мне что, угрожаете?
— Нет, добра желаю.
— А если желаете добра, перепишите заключение.
— Я не стану переписывать то, что уже написал.
— Тогда я буду настаивать на повторной экспертизе и последующей аттестации ваших профессиональных способностей.
— А это сколько угодно. Дальше, чем сюда, все равно не пошлют. Дальше только Северный полюс. А вам, полковник, еще раз советую — не лезьте в дело, последствий которого не понимаете. Застрелился рядовой и застрелился. Тут уже ничего не исправишь. Покойнику не поможешь. И себе не навредишь.
Опять попал полковник в переплет. И опять по самые уши. Не научился полковник не замечать того, что в глаза лезет. Видно, у него со зрением что-то такое случилось. Хронически неизлечимое…
— Кто его мог застрелить?
— Мало ли кто…
— Может, какие-нибудь конфликты с рядовым или сержантским составом?
— Может быть…
— Вы слышали выстрел?
— Нет. Я ничего не слышал…
— И я ничего не слышал…
— И я…
— Вы не знаете, с кем дружил рядовой Синицын?
— Со всеми дружил…
Нет, так не пойдет. Кабинетными допросами здесь, похоже, ничего не добьешься. Похоже, придется использовать навыки разведчика-нелегала.
В три последующих дня полковник вылавливал облюбованных им свидетелей в самых неожиданных местах — в столовой, солдатском сортире, в спортзале… И узнавал то, что хотел узнать, с помощью простейших, но очень действенных методов. С помощью запугивания.
— Когда у тебя дембель?
— Через полгода.
— Боюсь, ты ошибаешься. Или просто считать не умеешь. Что у тебя в аттестате по математике?
— Тройка.
— Ну вот. Значит, просто в подсчетах ошибся. Но я тебе помогу. Научу считать правильно. Возьмем за основу твои полгода. Затем вспомним, что ты три месяца назад рядовому Машкову в челюсть заехал. Сильно заехал. Так что ему пришлось восемь швов накладывать. Итого, если доводить дело до трибунала, еще года полтора дисбата. Плюс безобразная пьяная драка с прапорщиком Михеевым, которую он тебе забыл. Но может вспомнить в любой момент, если его об этом попросить. Мне попросить. Значит, еще как минимум год. Итого в общей сложности набегает три года исправительно-трудовых лагерей. Или два года дисбата с дослуживанием оставшегося полгода в родной части.
Вот как считать надо. А не изобретать какую-то свою особую высшую математику. Ведь, поди, не Лобачевский. Чтобы прибавлять к двум два и получать один. Три получается. Как минимум три года. Если больше ничего не прибавлять.
Так что покупай новый календарь. Вернее сказать, три календаря. И накалывай первую цифру. Начиная с завтрашнего дня. Тебе еще о-ох сколько служить…
Или…
Или вспомнить то, что ты по слабости памяти подзабыл. Например, кто и по какой причине стрелял в рядового Синицына.
Кто? И по какой причине?
Глава 46
— Ваши документы! — придержал сержант рукой пытавшегося сесть в троллейбус пожилого, с седой бородой гражданина. С боков придвинулись еще двое рядовых милиционеров. И еще два выглянули из стоящего неподалеку автомобиля.
— А что такое? — спросил гражданин.
— Ничего особенного. Просто мне необходимо проверить ваши документы.
Гражданин предъявил паспорт. Фотография на нем соответствовала оригиналу. Печати и росписи — на том месте, где им положено было быть. В том числе штамп прописки. Но милиционер тем не менее сложил паспорт и засунул его во внутренний карман кителя.