Бомба для дядюшки Джо
Шрифт:
Немцы предприняли попытку перевести её производство в Германию, но не успели. 28 февраля английская диверсионная группа проникла в Вермон и взорвала завод. Оборудование, которое успели погрузить на судно, так до Гамбурга и не дошло — корабль был потоплен норвежскими патриотами.
А на берегах Невы советские физики праздновали победу — завершилось сооружение здания для циклотрона ЛФТИ. О вкладе в это дело Игоря Курчатова много лет спустя Венедикт Джелепов напишет:
«К работам по созданию ускорителя он в короткий срок привлёк целую группу крупных заводов и строительно-монтажных
Курчатов торопил всех. Чтобы по возможности сократить срок, мы работали, не считаясь со временем, и добились того, что уже в конце мая в камере был получен вакуум. А в это время Игорь Васильевич уже готовил общий штурм. Он наметил пустить циклотрон к началу 1942 года. В основном всё шло успешно…».
Впрочем, фортуна, как известно, улыбается далеко не каждому. Одним из тех, кто чувствовал себя в тот момент непонятым, ущемлённым, и потому не скрывал обиды, был академик Вернадский. Об этом — в его дневниковой записи, относящейся к 1941 году:
«16 мая. Пятница.
Был у О.Ю. Шмидта. С ним разговор по вопросу об уране и о прекращении работ в Табошарском. Он сказал, чтобы В.Г. Хлопин прислал [данные о месторождении? — Э.Ф.], прежде чем обращаться лично — например, мне — к Сталину.
Между прочим, я ему указал, что сейчас обструкция у физиков (Иоффе, Вавилов — я не называл лиц): они направляют все усилия на изучение атомного ядра и его теории, и здесь (например, Капица, Ландау) делается много важного — но жизнь требует рудно-химического направления. Я ему напомнил, что наши физики остались в исторически важный момент при создании учения о радиоактивности в стороне от мирового движения и теперь повторяется. Тогда, может быть, ранняя смерть П.Н. Лебедева, а вступившие [после него? — Э.Ф.] не имели нужного авторитета. Ведь ненормально, что я, не физик, организовал Радиевый институт».
Через два дня в дневнике Вернадского появилась новая запись:
«История с Табошарским месторождением урана — типична для бессмысленной траты денег и бессознательного вредительства. Надеюсь, что мы пробьём рутину и невежество советских бюрократов.
Посмотрим…».
Увы, дождаться победы над чиновничьей рутиной и бюрократическим невежеством Вернадскому было не суждено. И не только ему. Потому как все люди смертны. Вечен только чиновный бюрократизм.
Тем временем заканчивалась весна 1941 года. И как-то незаметно один за другим уходили последние мирные дни.
В час дня 17 мая 1941 года в помещении Ленинградского Радиевого института состоялось очередное заседание Урановой комиссии. Игорь Курчатов доложил о работах ЛФТИ, Александр Лейпунский — о достижениях УФТИ. Яков Зельдович, Юлий Харитон и Исай Гуревич ознакомили собравшихся с результатами своих
Все уже знали, что открытие спонтанного деления урана Сталинской премии не удостоилось. Три года спустя, в 1943 году, как бы подводя итог работе своих учеников, Курчатов напишет:
«Явление самопроизвольного деления урана было в 1940 г. открыто у нас в Союзе в моей лаборатории тт. Флёровым и Петржаком. Работа была напечатана, но, к нашему удивлению, не получила никакого отклика за границей. Так как произведённое исследование было связано с использованием весьма сложной техники, у нас оставалась некоторая неуверенность в реальности открытого явления».
Как видим, даже сами «первооткрыватели» не очень верили в то, что они действительно что-то открыли…
И всё же, как только наступило лето (6 июня 1941 года), Бюро Отделения химических наук АН СССР приняло решение о премировании «аспиранта-докторанта Радиевого института К.А. Петржака и научного сотрудника Ленинградского физико-технического института Г.Н. Флёрова в размере 5 000 рублей каждого». Удостоились премий (в размере двухмесячных окладов) за работы «по цепному разложению урана» и профессора Зельдович и Харитон. Причём Зельдович получил дополнительно ещё один оклад «за работы по теории горения».
12 июня Отделение физико-математических наук оповестило своих членов о том, что в ноябре 1941 года в Ленинграде будет созвано совещание по атомному ядру. Совместное для физиков и химиков. Однако провести это мероприятие было не суждено — помешала начавшаяся война.
Глава пятая
Атом и Отечественная война
Первые дни войны
Уже на третий день после начала Великой Отечественной войны академик В.Г Хлопин написал записку О.Ю. Шмидту. Начиналась она весьма беспокойно:
«В связи с создавшимся угрожающим для Ленинграда положением и отсутствием надлежащим образом оборудованного хранилища для радиевого фонда в Радиевом институте…».
Хлопин просил Шмидта войти в правительство с просьбой «о выводе основного фонда ра, дия… в Москву», приводя такие аргументы:
«Основанием к настоящему ходатайству служит незащищённость хранилища от воздушных бомбардировок и опасность в связи с этим не только потери большого ценного фонда, но и возможного заражения распылённым радием порядочной площади».
Так встречал начавшуюся войну Ленинградский Радиевый институт.
А что происходило в этот момент в Ленинградском физтехе?
Венедикт Петрович Джелепов вспоминал:
«Все специалисты по физике атомного ядра, в том числе и участники постройки циклотрона, срочно были направлены на различные работы оборонного характера».
Физик Леонид Михайлович Немёнов:
«В начале войны мы шли с Курчатовым по улице. Навстречу нам следовала воинская часть.