Бомба для дядюшки Джо
Шрифт:
В докладной записке Комиссии ЦК то повторное голосование прокомментировано так:
«Следует отметить, что при тайном голосовании на общем собрании Курчатов получил 91 % поданых голосов, тогда как Алиханов только 81 %. <…>…члены партии — академики А.Ф. Иоффе и В.П. Волгин не столько помогали, сколько мешали нормальному течению выборов. А.Ф. Иоффе, несмотря на рекомендации Комиссии провести в действительные члены И.В. Курчатова, беспрестанно колебался между кандидатурами Курчатова и Алиханова, что отрицательно сказалось на результатах выборов в первом туре».
Удивляют
Отчёт парткомиссии завершался словами:
«Комиссия при ЦК ВКП(б) просит утвердить результаты выборов в Академию наук. Списки избранных действительных членов и членов-корреспондентов прилагаются».
Сталин проценты проверять не стал и просьбу «комиссаров» утвердил. Игорь Курчатов стал академиком.
В том же 1943-ем за успешное кураторство авиапромышленности (то есть за то, что она бесперебойно выпускала самолёты и авиационные моторы) звания Героя Социалистического труда был удостоен Георгий Маленков.
Продолжение атомных исследований
Зиму, весну и лето 1943 года немецкие физики-ядерщики трудились очень напряжённо. Тот период хорошо описан в романе Даниила Гранина «Зубр»:
«Кроме группы Гейзенберга над бомбой работала вторая, не зависимая от неё группа физиков Дибнера. Работали они успешно, дух соперничества подстегивал их. Все благие намерения вскоре стали отступать перед азартом гонки: кто — кого, кто первый! Оправданием была любознательность. Чистое, казалось, бескорыстное чувство, из которого родилась наука. Опасное чувство, когда забываешь о любых запретах, лишь бы проникнуть, узнать, что там, за занавеской…».
Но к осени 1943 года всем в Германии стало ясно, что обещанного фюрером блицкрига не получилось, и война безнадёжно затягивается. Пришлось срочно перестраивать жизнь на новый лад. Всё, что не работало на победу, решительно отодвигалось в сторону.
Изменения коснулись и уранового проекта. Он был передан в Имперский совет по обороне, во главе которого стоял рейхсмаршал Герман Геринг. Его уполномоченным по ядерным вопросам стал директор Физического института Мюнхенского университета профессор Вальтер Герлах, сменивший на этом посту известного немецкого физика Абрахама Эзау. Организация всех исследовательских работ была возложена на физика Курта Дибнера.
Однако активная деятельность ядерщиков вскоре была приостановлена. По приказу Гитлера министр вооружений и военной промышленности Германии Альберт Шпеер объявил, что, если даже страна максимально сконцентрирует свои усилия на урановой проблеме, бомбу она сможет создать не ранее 1947 года. А к этому времени война закончится. Поэтому на все работы по урану был наложен запрет. Разрешили лишь продолжать создание урановой машины, которою предполагалось использовать в качестве энергетической установки для боевых кораблей.
В СССР в это
«Работали в Пыжевском интенсивно, несмотря на тесноту. Помогали друг другу, чем могли. Создавался монолитный и дружный коллектив. В этом была ещё одна заслуга Игоря Васильевича. Характерным для стиля его руководства было полное доверие к исполнителям, отсутствие мелочной опеки. Но при этом он с большим тактом контролировал качество и сроки выполнения заданий. Крайне требовательный к себе, он умел предъявить такую же требовательность к сотрудникам, и они это воспринимали как должное.
Ночью я в качестве постели использовал письменный стол Курчатова. Игорь Васильевич на работе задерживался очень долго, а мне надо было вставать в шесть часов утра, чтобы успеть на поезд в Ногинск, где изготовлялся магнит. С часа ночи я начинал интересоваться уходом Курчатова. Как-то он не выдержал и спросил:
— Ты что, в няньки ко мне нанялся?
Но когда узнал, что занимает мою «кровать», он немного смутился и с тех пор стал раньше уходить домой…
Ему никто не мог ни в чём отказать, настолько он был обаятельным человеком, Он всегда просил, но эти просьбы были сильнее любого приказа».
О том же периоде рассказывал и Анатолий Александров:
«Игорь Васильевич уже начинал организовывать „страхующие“ работы, чтобы с гарантией иметь запасные варианты и наверняка решить основную задачу: создать атомный реактор для получения 94-го элемента массой 239 (названия „плутоний“ тогда у нас ещё не существовало, ему было присвоено условное название)».
16 октября 1943 года Курчатов направил Первухину очередной «краткий отчёт» о работе Лаборатории № 2 во втором полугодии. Начинался документ по-прежнему весьма неопределённо:
«Произведённые в первом полугодии расчёты показали, что возможность осуществления котла на обычном металлическом уране не является исключённой».
Вместо того чтобы чётко заверить руководство в том, что работа котла возможна, Курчатов с большой долей сомнения заявлял, что эта «… возможность… не является исключённой». И продолжал в том же духе:
«Цепная реакция может развиться в массе металлического урана, если только…».
После перечисления условий, необходимых для проведения реакции, снова следовал всё тот же неутешительный вывод:
«Лаборатория не в состоянии сейчас дать окончательный ответ о возможности развития реакции в массе металлического урана и должна дальше продолжать работу с этой системой».
Напомним, что президент Соединённых Штатов Рузвельт ещё 17 июня 1942 года получил твёрдые заверения в том, что создать атомную бомбу вполне возможно, и что для этого потребуется всего несколько килограммов урана-235 или плутония-239.