Шрифт:
(Andrzej Ziemia'nski — Bomba Heisenberga)
(Nowa Fantastyka, 09/2000)
(Перевод: В.Б. Марченко — MW)
«ОГНЕННОГЛАЗАЯ», которую солдаты прозвали «Сортиром», добралась на вершину холма, скрежеща гусеницами, которые давили деревья, деревенские хижины, рисовые посевы и любые конструкции, возведенные человеком в этом забытом всеми закутке мира. Практически двухсоттонное самоходное орудие Королевских Интервенционных Сил оставляло после себя лишь быстро набирающиеся водой колеи.
Вишневецкий открыл люк и выставил голову и приложил к глазам бинокль. Следующий холм находился на расстоянии километра три.
— Нормально, Юрас. — Вишневецкий заменил бинокль на дальномер. — Давай пристрелочные.
— Уже делаю, шеф... — Оруженосец у массивного зарядного устройства трехсотмиллиметровой пушки включил подачу. — Сколько?
— Давай-ка три.
«Пинг, пинг, пинг»... Это был единственный звук, который услышал Вишневецкий. Прерыватель в его шлеме короткими тресками в нужный момент свернул в его ушах барабанные перепонки, чтобы не допустить абсолютной потери слуха. Правда, этого чуда техники, сохранявшего уши в целости, не имела рота обслуживания, окружавшая броневого монстра. Пехотинцы в маскировочных мундирах хватались за уши, блевали, кричали что-то, чего Вишневецкий со свернутыми перепонками все равно слышать не мог.
Он подтянулся на руках и выбрался на панцирный корпус самоходного орудия. Блин! Долбаный Тонкин! Или Вьетнам, как называли эту страну американцы. Долбаная, никому не нужная война. Лишь бы задобрить долбаных швабов! Долбаная жара! Долбаный... а, блин... В последнее время он все посылал к известной матери. Подключился к интеркому и включил радио.
— ...С громадным сожалением принял это сообщение главнокомандующий Войска Польского, генерал Розвадовский. Известие о смерти в бою воздушного аса, князя Мачех Любомирского разошлось по всему миру. Королю Генриху XI Ягеллону, потомку по прямой линии победителей Грюнвальда, поступают телеграммы с соболезнованиями от наших приятелей: канцлера Адольфа «Фюрера» Гитлера, Бенито «Дуче» Муссолини, императора Хирохито, генерала Франсиско Багамонде Франко... Император Австро-Венгрии приказал опустить флаги на правительственных зданиях...
Вишневецкий переключился на другой канал. Голос с явным американским акцентом тут же известил:
— Польские, литовские и еврейские солдаты! Вы не надо сражаться за прогнилая так называемая Жечпосполита Трех Народов! Вам самое милое дело сдаваться. Мы для вам пускаем Ханку Ордонку, чтобы вы подумать, что делаете...
Шикарно вражеская пропагандистская радиостанция, по крайней мере, крутила Ганну Ордонувну вместо траурных маршей по причине смерти Любомирского, как официальные станции, или союзной «Лили Марлен», которая уже проела плешь на немецких станциях.
— Любовь тебе все простит... — зазвучали аккорды новейшего шлягера польской певицы.
Вишневецкий вынул золотой портсигар. Сигарета была совершенно безвкусной, как и всегда в этой чертовой сырости, сраной температуре, в долбаном Тонкине... он мечтал лишь о глотке холодного пива. Сейчас глядел на три дымовых столба, которые сам же и вызвал на противоположном холме. Те уже упирались в небо. Сраный американский Вьетнам!!! Сраная, никому не нужная война.
— Прерываем слушать музыку, чтобы передавать военные сообщения, — объявил голос с сильным американским акцентом. — Германский войска понесли ряд поражений и быть отброшены за сто миль от Пекина. Генерал Хайнричи убегать быстрее, чем его штаб...
«Блин... — подумал Вишневецкий. — Наши уже под Пекином?»
— Войска польский понесли поражение в воздушной войне над Сайгон-Сити. Лоси VII понесли огромные потери, бомбардируя госпитали, детские сады, аптеки и невинные люди. Сбито более сто машин...
«Значит... наши сравняли Сайгон с землей».
— Литовцы как зайцы бегут из-под Дьен Бьен Фу.
«Литовская пехота наконец-то заняла эту дыру... теперь остается только...»
— Теперь остается только ждать дня окончательного поражения! Предыдущего ведущего заменила женщина, намного лучше справляющаяся с польским языком. — Силы ВьетДем сконцентрировались в портах дельты Меконга! Лоси VII в таких условиях совершенно неэффективны. Этот произведенный в умеренной климатической зоне бомбардировщик во влажном климате оказался ненадежным. Неспособный к каким-либо эффективным действиям, он пробуждает только смех и сочувствие у пилотов Морской пехоты Вьетнама! Ваша пропаганда скажет вам, будто бы Да Нанг был уничтожен «Зубрами». Это совершенная ложь! Японские истребители не обладают таким радиусом действия, чтобы прикрывать несчастных польских самоубийц... Даже захватив Гаваи, Япония не в состоянии обеспечить вам какую-либо поддержку!
Вишневецкий раздавил окурок на броневом борту орудия, отключил интерном из гнезда у люка сквозь узкое отверстие влез во внутренности «Огненноглазой». Боооооже... «Огненноглазой», совершенно точно называемой солдатами «Сортиром». Внутри царил настолько неправдоподобный смрад, что кишки полезли к горлу.
Экипаж тоже слушал враждебную пропагандистскую радиостанцию. Сообщения с фронтов сменились шлягером Александра Жабчиньского «Ах, как приятно». Один только старший оруженосец Исаак Ронштейн жаловался вслух на свое еврейское происхождение:
— ...Ну, ясен перец, у меня имеется дядя в Ванкувере. Когда туда доберутся «Зубры» и разбомбят его насмерть, что я смогу сказать семье?...
— Ага, так у тебя дядя в Ванкувере! — рявкнул Вишневецкий. — А водяра где?
Кронштейн, не говоря ни слова, подал ему фляжку.
— «Зубры» туда не долетят... — успокаивал Исака Юрек Жук. — Ни за что в жизни! Японцы не позволят нам воспользоваться базами в Перл-Харборе.
— Дерьмо... — Вишневецкий взял из холодильника банку с хлебным квасом. «Если вышлешь нам три крышечки, примешь участие в розыгрыше новейших граммофонов!» — звучала надпись на упаковке. Вишневецкий осторожно сорвал бандероль, чтобы не порвать ее, и бросил в общую банку.
За эти смешные бумажки у туземцев можно было получить марихуану. Их, вроде бы, использовали для подделки акцизов на фальшивом саке для японцев.
Раздался рокот двигателя, а затем сильный удар в броню «Сортира». Банка с квасом упала на консоль командира. Господи! Снова все будет липнуть. Чужой двигатель завыл на высоких оборотах, раздался визг гусениц, после чего орудие достало новый удар в корпус.
— Приехала наша машина с боеприпасами, — по-казенному отрапортовал Кронштейн.
— Слышу! — рявкнул Борковский.
— А я так даже жопой чувствую... — Жук массировал нижнюю часть спины.
Через какое-то время до тех, кто был способен нормально слышать, дошли неразличимые ругательства, а потом — удары ломом в броню.
— Пополнение! — орал кто-то наружи. — Слушайте, вы, клозетные работники... Может, как-нибудь проветрили бы свой любименький сортирчик?
Как же, как же. «Сортир» просто невозможно было проветрить в этом климате. Пару раз они уже открывали все люки, даже вместе с аварийным лазом, но... Злые языки утверждали, что вонь после этой операции сделалась даже сильнее. Присутствие вечно потных мужиков и бессмертного дезинфекционного средства (производимого, похоже, из собачьего дерьма) приводило к тому, что в средине можно было выдержать, не облевав никого, только после длительных тренировок.