Бонд, мисс Бонд!
Шрифт:
– «Красную метку»! – безупречно артикулируя, повторила Ольга Павловна. – По буквам: Маша, Ева, Таня, Катя, Аня. Метка!
– Оль, ты правда в порядке? – не поверила Люсинда. – Оль, может, тебе надо к врачу?
– Мне не надо к врачу, мой-то скелет не пострадал, – ответила Ольга Павловна и бурно захохотала.
– А у вас истерика началась, – злорадным тоном Карлсона, сообщающего Фрекен Бок: «А у вас молоко убежало!» – констатировал пострадалец.
Склонив исцарапанную щеку к плечу, он наблюдал, как загибающаяся от смеха Ольга Павловна запихивает в карман свой голосистый телефон.
Тот протестующе вибрировал и норовил вылезти обратно.
– Простите, – отсмеявшись, извинилась Оля. – Такая, знаете ли, нелепая история… Не обращайте внимания. Как ваша нога? Может, вам «Скорую» вызвать?
– Не надо мне «Скорую».
– Не надо так не надо, – сговорчиво согласилась Ольга. – Тогда я пойду?
– Идите.
– Спасибо, до свиданья!
Они раскланялись: дама сделала книксен, а джентльмен шаркнул неповрежденной ножкой, и Ольга Павловна поспешила продолжить свой многотрудный путь к троллейбусу.
Мужчина в испорченном велосипедном костюме проводил ее заинтересованным взглядом, в котором плескалось веселье, крайне странно сочетавшееся с его пугающим нарядом и общим потрепанным видом.
– Ольга, значит, – повторил он. – И неожиданно с преувеличенной душевностью напел абсолютно не подходящим ему козлиным тенором: – А-а-ах, О-о-ольга, я тебя любил! Тебе единой посвятил рассвет печальный жизни бурной…
Эрудированная Ольга Павловна наверняка узнала бы арию Ленского из оперы «Евгений Онегин», но она ничего не услышала.
Жизнь действительно становилась все более бурной, а до рассвета было еще о-го-го как далеко.
«Черт, как же ее зовут?!»
Елена Николаевна, мама Ксюши, ожесточенно копалась одновременно в памяти и в ридикюле.
Практикующую гадалку-ясновидящую с превосходной репутацией и очень трудным именем ей посоветовала подруга. Затейливое имя кудесницы Елена Николаевна записала на бумажке, а бумажку положила в…
«Черт, куда же я ее положила?!»
– Я слушаю тебя, женщина. Задай свой вопрос!
– Э-э-э…
– Эуфимия, – подсказала проницательная кудесница.
У нее был глубокий оперный бас, густые косматые брови и седые усы над губой.
Голосом госпожа Эуфимия походила на певца Шаляпина, а лицом на канцлера Бисмарка, переодетого в женское платье. Сходство портила только мощная грудь, которой не было ни у Бисмарка, ни даже у Шаляпина. Грудью госпожа Эуфимия походила на могучую деревянную деву с носа старинного корабля.
Внушительные крепкие выпуклости госпожи Эуфимии были окутаны нежно-зеленым шелком и щедро декорированы серебром и нефритом.
Елена Николаевна засмотрелась на все это великолепие и снова забыла имя гадалки.
– Какого знания ты ищешь? – чуть более нетерпеливым тоном вопросила госпожа Эуфимия.
«Какого черта ты пришла?!» – почудилось Елене Николаевне.
– Эу…
– Эуфимия.
– Дорогая госпожа Эухимия! – трудное имя выскакивало из памяти моментально.
– Фимия!
– Что?
– Фимия, а не химия! Эу-фимия! – недовольно пророкотала кудесница, уведя впечатляющий оперный бас в такие низы, куда Шаляпин и не заглядывал.
– Эу, – беспомощно согласилась Елена Николаевна. – Извините, что я к вам нагрянула так внезапно… никогда не думала, что мне понадобятся услуги специалиста вашего профиля. Мне вас порекомендовала подруга, Марианна Тушина, вы знаете ее – жена банкира Тушина.
– Что ж, можете звать меня Фимой, – смилостивилась кудесница.
Елена Николаевна признательно кивнула.
– Я пришла посоветоваться насчет дочери.
– Имя?
– Фима! То есть, Эу…
– Имя дочери!
– Ах, дочери! Ксения. Вот ее фото.
Елена Николаевна открыла портмоне и заодно со снимком Ксюши удачно нашла бумажку с именем гадалки.
– Эу-фи-мия, дорогая! Посмотрите на мою славную девочку. Неужели похоже, что ее ждет скорая смерть?!
Во всех смыслах дорогая, Эуфимия благосклонно посмотрела не то на фото, не то на портмоне.
– А почему вы спрашиваете? Что побудило вас задуматься о скорой смерти дочери?
– Предсказание! – Елена Николаевна всплеснула руками.
– Чье предсказание?
Госпожа Эуфимия нахмурилась, сведя брови в одну линию, густую и лохматую, как меховая аппликация.
Конкуренции она не любила.
– Ах, да ничье! Не поверите – школьной учительницы, старушки завуча! Она прислала моей девочке записку, смысл которой уловить крайне трудно, но там такие, знаете, неприятные символы – крест, могилка… И мы крайне встревожены!
– Так почему бы вам не задать свои вопросы этой… даме?
– Да потому, что она умерла!
– О!
«Бояться конкуренции уже не нужно», – подумала гадалка и улыбнулась, повторив вслух:
– Бояться не нужно. Если вы будете слушаться меня во всем, я помогу вам уберечь дочь от опасности.
– Мы будем слушаться, – пообещала Елена Николаевна и догадливо открыла бумажник.
– Прекрасно, – пророкотала госпожа Эуфимия и закрыла глаза, прикидывая, какую сумму можно «снять» с очередной доверчивой мадам.
Не наговорившись вдоволь по мобильному, Люсинда опрометчиво атаковала домашний телефон Ольги Павловны.
Трубку сняла Олина любящая мама, Галина Викторовна, что однозначно обещало долгий задушевный разговор в том своеобразном стиле, который успешно практиковали святые отцы инквизиции.