Бонсай
Шрифт:
Удивительно, как мало эти компетентные специалисты знают о жизни. Не видели ничего, кроме учебы, дома, жены и детей. Живут в резервации. Так что я могу порассказать им о том, что происходит снаружи, по ту сторону закрытой двери. Один из молодых врачей-ординаторов, его зовут Карл Йохан… Прямо как этот удивительный грибок. Произнося его имя, я чувствую в носу запах, а на языке — вкус… Карл Йохан — длинный, как жердь, настоящая дылда, как раньше говорили. Столько гениальных слов забыто в наше время. Он пришел ко мне вчера со свежими финиками, сказал, что наши беседы действуют на него как психоделики. Это размягчает. Я символизирую для него фигуру отца. Да, а что я могу ему рассказать? Что-нибудь о безднах человеческой души. Жизни во мраке.
За мной тут особый уход. Меня всегда ждет одноместная палата у входа в отделение, чтобы при госпитализации не надо было проходить сквозь строй по всему коридору. На врачей производит впечатление
Как-то на званом обеде ты ужасно на меня разозлилась, поскольку я считал кремацию более гигиеничным способом захоронения. Ты желала лежать в земле, стать костями, которым сможет удивляться человек будущего. Пощечину мне дала, когда я сказал, что пойти на корм червям — отвратительно. Ты всегда так фанатично защищала свои взгляды. Видишь вещи только с одной стороны.
Но по-настоящему ты приходила в бешенство, стоило мне только заикнуться о том, что мысль о существовании на других планетах или где-то еще во Вселенной разумных существ не так уж невероятна. Тут ты начинала плакать. Просто на кусочки рассыпалась. Приходила в бешенство, орала, визжала, что не можешь быть замужем за человеком, который верит в то, что жизнь есть где-то еще, кроме Земли. Вела себя как религиозный фундаменталист. Приходилось хорошенечко тебя встряхнуть, чтобы остановить истерику. Стоило мне предложить пойти к врачу, выписать что-нибудь от нервов, как ты хваталась за большой японский нож. Злость делала тебя некрасивой. Такое могло напугать, если бы только, несмотря ни на что, я не превосходил тебя силой.
Тебе наш развод пошел на пользу. Ты стала нормальнее. Ну не надо, малыш. Я же любя. Мы развелись только потому, что ты так небрежно и бестолково к себе относилась. Просто патологически. По нескольку дней кряду ходила в одной и той же одежде. Так неженственно. Да, знаю, для нашего развода были и другие причины. Но для меня причина именно в этом. Я не мог жить в твоем бардаке. Это был не обычный бардак из-за нехватки времени. Это был депрессивный бардак. Все твое подсознание, излившееся на квартиру. Наша квартира была психической помойкой. Меня тошнило, когда я заходил в твою комнату и находил тебя в кровати, на голом матрасе без простыни, под сырым одеялом без пододеяльника. Ты напоминала мне старуху из сказки о рыбаке и рыбке. Я был той самой рыбкой, что должна тебя вытащить, но оставил тебя у твоего корыта. Не смог вытащить из болота. Ты застряла. Ах, это как раз ты меня поддерживала? Я слишком глуп, чтобы это понять. Ты мне потом объяснишь.
Как бы то ни было, твой бардак тоже причина того, что я предпочел спать в гостиной. Мне надо было дистанцироваться от бардака и ограничить его одной комнатой, чтобы жить нормальной жизнью в остальной квартире. Отгородиться дверью от твоих психопатических воплей. Ты была примитивным животным. А впоследствии развилась, стала более женственной. У тебя всегда было сексуальное тело. Но ты стала эстетичнее, красивее. Тебе идет возраст. Ты сама пошла на компромисс, малыш, когда мы решили спать раздельно. Нашла в этом решении здравое зерно. И все же упрекала меня. Сама себя называла: the mad woman in the attic [9] . Запертая злым мужем. Из моей злобы получились кое-какие книженции.
9
Сандра Гилберт, Сюзан Губар. Безумная на чердаке: женщина-писательница и литературное воображение в XIX веке (Sandra М. Gilbert, Susan Gubar. The Mad woman in the Attic, 1979) — методологическая работа по теории женской литературы.
Слишком много говорю, малыш? Я и в школе говорил. В дневнике писали: «Стефан разговаривает на уроках». Не могу не говорить. Надо снять напряжение. Или голова раздуется. Мозг перекипит. У этой болезни есть один плюс. Мигрени исчезли. Просто фантастика. Взяли и исчезли. Ausradiert [10] . А медсестры — подарок неба. Я даже не подозревал, что они такие сексуальные. Особенно молодые. Голые ноги в белых сабо. Короткие халатики поверх лифчиков и трусов. Загорелые аппетитные тела. Как конфетки. В больнице есть что-то приятно безличное и нейтральное. Что-то клиническое и обтекаемое, подходящее мне. Я окружен стопроцентно профессиональными людьми. В лабораториях — самое высокотехнологичное передовое оборудование
10
Уничтожены (нем.).
Путешествую в бизнес-классе сквозь холодный космический мрак. Комета на пути к месту назначения. Свободный от силы земного притяжения, лечу к свету на белых крыльях больничного самолета. Сделал первую промежуточную посадку. И лежу здесь на своей лунной базе, готовый принять вас, о немногие избранные. Никто другой не получит разрешения переступить этот порог. Врачи — мои охранники. Персонал — мои ангелы-хранители. И вся эта красота — бесплатно. Еда, чистые простыни, иглы, анализы оплачиваются великим человеческим содружеством. Разве я заслужил столь много за то немногое, что заплатил в казну?
Надо радоваться, что не в Африке родился. Там люди просто валяются и умирают. Увядают как цветы. Но возможно, это более естественно. Достойней, чем цепляние за жизнь любой ценой. Никогда не верил в превосходство белой расы. Белые — искусственный продукт. Анимационная конструкция для участия в боевике. Я не белый человек. Лишь тень его, обычный слабый человек, как все остальные.
Дело не в том, что у меня для боевиков кишка тонка. Я тоже иногда могу с удовольствием посмотреть сплэттер. Коллективный невроз мужского страха, развернувшийся на полную катушку, может служить хорошим развлечением. А чего, черт возьми, они боятся? Собственной тени? Напоминает, как на меня несколько лет назад напали на Стрёгет. Нокаутирован при поднятом занавесе. Лежал на асфальте и болтал ножками, словно младенец. Беззащитный, точно перевернутая черепаха. Компании молодых людей не любят таких, как я. Но с глазу на глаз они становятся мягкими. Обуздав свои желания, они удалились с громкими воинственными криками. Резвые единороги на пути к новым приключениям. Я вполз в такси. Нет, ради Бога, никакой полиции. Надо осторожничать, держаться в тени. Нести свой крест. Сказано со всей скромностью, разумеется. Упаси меня Бог залезать в огород Великого Мастера — кстати, о сплэтгерах. Извините, дети, я снова валяю дурака.
Нет, я предпочитаю фильмы о природе на «Дискавери». В них есть стиль. Забота кенгуру о потомстве на австралийском плато. Любовная жизнь тропических рыбок на тихоокеанских коралловых рифах. Жизнь животных во всем ее таинственном многообразии. Рог изобилия старой матери-земли прямо у тебя в гостиной. Чего еще желать? Долгие тихие ночи с «Дискавери» — именно этого я больше всего жду по возвращении домой.
Но не в ближайшие дни. Меня подержат, пока температура не спадет. Не хотят рисковать. Со мной обращаются как с очень хрупким и дорогим фарфором. Называйте меня просто Флора Даника. Знаю, о чем ты думаешь, малыш. Я умею себя продавать. В следующей жизни надо стать коммивояжером. Ты всегда говорила, что я в состоянии продать песок в Сахаре. М-м-м, я в восхищении. Меня даже соломинка приводит в восхищение. Жить не могу без восхищения. Ты — единственная. Кому мне никогда ничего не удавалось продать. Ты не покупаешь товар. Я не твой тип. Не хватает волос на груди. Me Tarzan, you Jane. Безвкусно? Забудь, малыш, возьми шоколадку. Будь так добра.
Не то чтобы я ревновал к твоим мужчинам. Ревновать — ниже моего достоинства. Просто удивляюсь твоему выбору. Ты всегда устраивала себе кошмар. Мазохистка, кидалась в одни безнадежные отношения за другими. Ты коллекционируешь мужской шовинизм. Меня это по большому счету не касается. Каждый из нас живет своей жизнью. Две независимые солнечные системы. Но все же именно мне в жилетку ты плачешься всякий раз, как у тебя что-то не ладится. Ты приходишь ко мне. Ведь мы, двое детей, по-прежнему любим друг друга. Каким-то инцестуальным образом мы глубоко связаны, правда, малыш? Твой несчастный вид невыносим. Ты никогда не умела владеть лицом. На нем отражается все, что происходит в душе. Малейшие изменения чувств. Меня всегда раздражала твоя неспособность сохранять маску. Держать дистанцию. Подумай только, мы могли бы отпраздновать серебряную свадьбу, если бы, конечно, не разошлись. Вообще-то я решил, что мы снова должны сойтись, когда состаримся. Романтическая мечта? Ну, я — романтик. Может, поэтому и не мог быть привязанным к одной-единственной. Ты не веришь в мою мечту. Ничего страшного. Достаточно того, что я в нее верю. Я, как Ибсен, считаю, что нельзя отнимать у человека житейскую ложь. А тебе это всегда так хорошо удавалось, малыш. Своим острым язычком ты все режешь на кусочки. Мне никогда не нравилась твоя проницательность.