Бонжур, Антуан!

Злобин Анатолий Павлович

– Сидишь и сиди, – отругнулся Иван. – Я буду переводить точно.

Антуан передвинулся на стуле, подался вперёд, поставил локти на колени, сцепил пальцы рук и снова посмотрел на меня тем же спокойно-пытливым взглядом.

– Иван, спроси Антуана, – начал я, – знает ли он, что в группе «Кабан» был предатель и потому эта группа погибла?

Антуан ответил тут же. Голос его был задумчивым, словно он размышлял наедине с собой.

– Он говорит, что не знает фактов, хотя и думал об этом. Но теперь ты сам приехал сюда и сам должен узнать это. Завтра ты поедешь на мост и сам увидишь, как это случилось.

У меня

от сердца отлегло: да, теперь я знаю, кому надо задавать мой главный вопрос. И вопрос свой главный знаю – что было на мосту? И каким бы ни был ответ, я его выслушаю. И после этого я поступлю так, как повелит мне сыновний долг.

– Хорошо, Иван. Скажи ему, что я доволен ответом. Но не совсем. Меня интересует собственная точка зрения Антуана. Переводи.

– Он сказал тебе все, что мог сказать, – перевёл Иван. – Он хорошо понимает, что ты сейчас чувствуешь. Ты сын Бориса и имеешь право узнать всю правду. Но ты должен узнать её сам. Та женщина, о которой он тебе говорил, знает много. Надо сделать так, чтобы она рассказала тебе, что знает. Это будет зависеть от тебя. И в лесной хижине он надеется найти что-нибудь, он давно там не был. Вот как ты будешь узнавать свою правду. А он будет тебе помогать. Его дом, его время, машина, память – все находится в твоём состоянии. Все, кроме Сюзанны, так он сам говорит, – заспешил Иван, увидав, что я нахмурился. – Он говорит, что ты очень понравился его Сюзанне. Но он только рад, что ты понравился Сюзанне. Поэтому он верит, что ты узнаешь все, как надо. Женщины в таких делах лучше понимают. Надо только набраться терпения. Ты согласный?

– Спасибо, Антуан. Иного ответа я не ждал. У каждого в жизни случается свой мост, и надо пройти по нему достойно.

– В таком случае он говорит тебе «бонжур» и хочет пожать твою верную руку.

– Бонжур, Антуан.

Он стиснул мою ладонь так, что я едва не присел, но вовремя успел перехватить пальцами его кисть и ответил как следует.

Антуан выдержал и улыбнулся.

ГЛАВА 4

– Быстро нашли меня? – спросил кюре.

– Сюзанна так хорошо объяснила, что я ни разу не ошибся. Всё-таки я штурман.

– Пошли по стопам отца и тоже летаете? – Он ничуть не удивился.

– Вы и про это знаете?

– Сын мой, когда вам будет под восемьдесят, вы поймёте, что знаете слишком много и что большинство ваших знаний, увы, уже бесполезны для вас.

– Зачем же так, мсье Мариенвальд, вы так молодо выглядите.

– Спасибо, Виктор, вы мне льстите. Только к чему это «мсье»? – продолжал он. – Мы с вами соотечественники. Зовите меня просто Робертом Эрастовичем. Я весьма рад, что вы нашли время заглянуть к старику.

– У нас в училище тоже был Роберт Эрастович, – ответил я с облегчением. – Преподаватель навигации, герой войны.

– Ваш отец тоже был героем, – живо отозвался он. – Я рад, что теперь тайна его раскрылась, и вы прибыли к нам.

– Что говорить, мы с матерью были ошеломлены, когда прочитали в газете.

– Ах вот как вы узнали об этом? – Он оживился ещё более. – Расскажите, это весьма интересно. Конечно, это была советская газета?..

– «Комсомольская правда», – ответил я. Как судорожно я вцепился в неё, когда мать позвонила мне перед самым вылетом и незнакомо выкрикнула в трубку: «Боря нашёлся, читай сегодняшнюю „Комсомолку“. Я успел

схватить газету в киоске, и мы полетели в Норильск. Лишь после того как легли на курс, я принялся за неё. Статья называлась „Герои Арденнских лесов“, и я удивился: при чём тут Арденны? Но и статья мало что объяснила. О Доценко и Шишкине там говорилось более чем достаточно, а про отца, и то среди других, упомянуто только имя. Борис Маслов – и все. В сущности, ничего, только имя и факт, но вместе с тем так много, что даже не верилось.

И подпись стояла – А.Скворцов. Мы прилетели из Норильска, и я помчался к Скворцову. Тогда-то и сказал он про женщину. И дал координаты отцовской могилы: Ромушан, провинция Льеж, Бельгия. Я написал в Ромушан кюре, потому что Скворцов вспомнил, что там была церковь. Кюре ответил и сообщил адрес Антуана.

– Значит, кроме публикации в этой газете, вы о судьбе отца больше ничего не знаете?

– Почти ничего. Но надеюсь.

– Разумеется, я первый же расскажу вам все, что знаю. Я хорошо помню вашего отца.

Мы продолжали стоять у ворот, где он меня встретил. Кюре изучающе глядел на меня: все тут глядят на меня изучающе. Я тоже на него посматривал: что-то он расскажет? Глаза у него живые и быстрые, хотя лицо изъедено морщинами, нет, не вислые складки на дряблой коже, а именно морщины, неглубокие, но резкие, сплошная сеть морщин. Чёрная сутана до пят с откидным капюшоном, с широкими рукавами. Он поднял руки, приветствуя меня, и стал похож на чёрную птицу. Большая чёрная птица – что-то вроде птеродактиля. И вовсе он не кюре, он чёрный монах. В монахах я разбирался неважно и потому решил уточнить.

– Какого направления вы придерживаетесь? Или имеете сан?

– Я монах бенедиктинского ордена, это очень древний орден, может быть, самый древний из всех ныне существующих, ему уже тысяча триста лет. Древляне ещё ходили в звериных шкурах, а наш орден уже придерживался устава. Впрочем, он никогда не был особенно строгим, труднее попасть к нам. Однако что же мы стоим, оставьте мотоцикл, проходите в дом, Виктор Борисович, – он говорил по-русски чисто и протяженно, сохранив речь старого русака.

И домик у старика был что надо, не дом, даже не вилла, а «шато», как сказала Сюзанна, объясняя дорогу, – двухэтажный «шато» с колоннами, галереями, парадным маршем у входа.

За домом оказалась обширная молельня со стеклянными стенами, перед алтарём были расставлены широкие дубовые скамьи. Из дома в молельню вела галерея, молиться здесь можно со всеми удобствами.

Мариенвальд шагал впереди, всё-таки он немного шаркал, и сутана волочилась по земле. Сутана была старая и пыльная.

Прошли по коридору и оказались в просторной комнате, заставленной книжными полками. Запах пыли и затхлости бил в нос. Я едва не чихнул и с трудом притерпелся.

– Садитесь, Виктор, – он указал на старомодный диван с высокой спинкой, покрытый облысевшей медвежьей шкурой.

– Давно вы из Москвы? – Он грузно опустился на другой конец дивана, пружины снова печально взвизгнули, и снова всклубилась пыль, но он этого не замечал.

– Вчера прилетел. Три часа лета.

– За три часа вы перенеслись из Москвы в Бельгию? – Он картинно всплеснул руками, продолжая разгонять пыль над диваном. – Подумать только, всего три часа! В девятьсот двенадцатом году я добирался сюда четыре дня, а теперь всего три часа…