Борьба с химерами (сборник)
Шрифт:
— А хватит ли у нас провизии и воды до тех пор?
— Кладовые у нас снабжены недурно, но все же припасы тают… Я и то уже распорядился, чтобы уменьшить рационы. Но матросы сердятся. Со дня на день жду среди них беспорядков.
Да, капитан Смитс не ошибся. Действительно, среди уцелевших матросов судна назревал бунт, и скоро он вырвался наружу.
Началось с того, что как-то днем матросы, окружив капитана, беседовавшего с Буслеем, закричали:
— Вы нас завели в эту ловушку, вы и выводите, как знаете!
Бледный,
Покричав, матросы разбрелись по судну.
На ночь Буслей и Смитс забаррикадировались в одной из кают, куда стащили все наличное оружие. Долго они не спали, но потом, убедившись, что матросы не думают о нападении, предались сну.
Вскоре их разбудил грохот и крики на палубе.
— “Лидс” движется! — воскликнул, вскочив со своей койки, капитан.
В самом деле, с пароходом что-то творилось: он тяжело переваливался с боку на бок, трясясь всем корпусом. Потом послышались странные звуки, словно кто-то шлепал по бортам и палубе огромными тяжелыми лапами. Несколько мгновений судно лежало на левом боку, потом оно опять выпрямилось и приняло нормальное положение.
Капитан выбежал на палубу. Там не было ни души.
— Что случилось?! — кричал капитан. — Эй, кто-нибудь! Куда вы попрятались, черти?!
На голос капитана откуда-то из угла выползли два обезумевших от страха матроса. Но они ничего не могли сказать, ибо и они проспали это время.
В конце концов капитану удалось добиться толку от одного из матросов. Это был судовой повар, итальянец Джорджанэ, болтун и хвастун.
По его словам, он ночью выбрался на палубу за несколько минут до толчков, испытанных судном, и он видел, как из-под водорослей поднялось какое-то колоссальное чудовище.
Оно приблизилось к самому судну, вползло на него, оставляя полтуловища в саргассах, кучами облеплявших это безобразное тело. Чудовище давило палубу своими огромными лапами, словно пытаясь перевернуть судно.
Рассказ был настолько фантастичен, что Смитс в бешенстве закричал рассказчику:
— Лгун! Трус! Подлый лгун! Ты пьян был, как стелька, и теперь сочиняешь небылицы! Вон с глаз моих!
Джорджанэ клялся и божился, что он действительно видел странное явление, но в то же время был вынужден признаться, что с вечера выпил вина.
— Убирайся! Чтоб мои глаза тебя не видели! — крикнул ему еще раз капитан.
И несчастный повар забился в какую-то нору.
Но, когда на палубе уже никого не было, Смитс шепотом сказал Буслею:
— Посмотрите, сэр, вот на это.
И он показал измятый борт, глубокие царапины на досках палубы, изломанные, исковерканные штанги перил.
— Вы думаете, что тут есть доля правды? — так же шепотом спросил Буслей. — Вы допускаете возможность существования какого-то гигантского чудовища, могущего будто бы одной тяжестью своего тела перевернуть такое большое
— Что я думаю? — отвечал Смитс. — Спросите ваших ученых, допускают ли они возможность всего этого. Я знаю только, что игра наша проиграна. Мы не выберемся отсюда.
Буслей хотел что-то еще спросить у капитана, но тот уже повернулся и ушел в каюту.
Побродив еще некоторое время по опустевшей палубе, Буслей последовал его примеру.
Войдя в каюту, он увидел, что капитан лежит ничком, уткнувшись лицом в грязную подушку.
— Капитан!
Но моряк не отвечал.
А утром следующего дня произошло то, что уже можно было предвидеть: на палубе гремели выстрелы, раздавались крики.
Буслей бросился было с револьвером в руках на палубу, но двери его каюты были забаррикадированы снаружи.
Только через час Буслею удалось освободиться из заключения, прорубив ход в соседнюю каюту.
В коридоре он встретил мрачного второго боцмана.
— Что случилось? — спросил Буслей.
Боцман махнул рукой.
— Где капитан?
— Нет капитана, — хриплым голосом вымолвил боцман. — Помер. В меня стрелял. Джони Люкса ухлопал… А потом и ему самому каюк пришел. Так ему и надо, собаке. Э, все там будем.
— Вы убили капитана?! — вскрикнул Буслей.
— А вам какое дело. Молчите вы. А то и вам каюк будет.
И, резко повернувшись, отошел прочь.
Буслей вскоре узнал, что во время бунта, который разразился на судне, кроме капитана и Джони Люкса, погиб еще один матрос, свалившийся случайно за борт. Теперь на судне оставалось четверо матросов, повар Джорджанэ, боцман и Буслей.
Матросы словно обезумели. Они по целым дням пили без просыпу виски, и результаты пьянства не замедлили сказаться: два матроса поссорились, и в драке один зарезал другого.
В этот день в капитанскую, где по целым дням сидел Буслей, вошел боцман.
— Вот что, сэр, я пришел повиниться. Капитана-то, верно… я ухлопал.
— Вы убили Смитса? За что?
— Обезумел, сэр. Все мне казалось, что он, капитан, во всем виноват. Ну, говорю же, с ума сошел я.
— А теперь?
— Теперь я пришел в себя. Вижу, нет мне прощения. Капитан-то Смитс ни сном ни духом не виноват был. Такая, знать, судьба… Ну и вот, принес я вам револьвер.
— Зачем это?
— Прошу я вас, сэр, покончите вы со мной. Застрелите меня, как последнюю собаку. Потому что я этого заслужил.
Но Буслей, вырвав револьвер из рук моряка, швырнул его под койку.
Боцман постоял, повздыхал, потом вышел, из каюты. Пять минут спустя на палубе раздался выстрел.
Когда Буслей выбежал туда, на защитой кровью палубе лежало огромное тело застрелившегося боцмана. Около трупа стояло трое матросов.
Буслей распорядился сбросить тело боцмана в воду и замыть кровь на палубе. Выбежавший из камбуза Джорджанэ первым принялся за дело.