Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения
Шрифт:
Прежде всего, 1830-1840-е годы венчали внутриформационный, как сказал бы Маркс, т.е. структурный, а не системный кризис капиталистической системы. Это был кризис, экономически связанный с переходом от ранней, мануфактурной стадии к зрелой, промышленной, когда формируется адекватная капитализму как исторической системе (формации) индустриальная система производительных сил, когда происходит становление капиталистического общества в строгом системно-историческом (формационном) смысле этого слова.
Политически кризис был связан с переходом от структур, институтов Старого Порядка (Ancien R'egime) к тому, что К. Поланьи назовет «цивилизацией XIX в.». И хотя А. де Токвиль отметил многие черты преемственности между дореволюционной и послереволюционной Францией, а А. Майер 16 показал, что Старый Порядок сопротивлялся вплоть до 1914 г., тем не менее различие между Европой до 1789 г. и после 1848 г. неоспоримо и очевидно. Как очевидной стала в середине XIX в. задача создания принципиально новых институтов социально-политического контроля вместо
16
См.: Mayer A.J. The persistence of the old order: Europe to the Great War. – L.: Croom Helm, 1981. – 368 p.
17
См.: Wallerstein I. Historical capitalism. – L.a. N.Y.: Verso, 1983. – P.47-72.
Социально кризис был обусловлен сдвигом от аграрного, «группового» общества к урбанистическому, массовому.
Во-вторых, 1830-1840-е стали кризисом не только с формационной, но и с общесоциальной точки зрения, т.е. кризисом в развитии западноевропейского общества в целом. Если революционная эпоха 1790-1840-х годов была переходной от одной структуры капиталистической системы к другой, то «хвостик» сам'oй этой эпохи – 1830-1840-е годы – стал, в свою очередь, переходом от революционной, «межструктурной», промежуточной эпохи к новому структурному состоянию, или, как сказал бы Э. Хобсбаум, transition from «the age of revolution» to «the age of capital». Этот переход, помимо прочего, предполагал превращение «опасных классов» (dangerous classes, classes dangereux) Великобритании и Франции, которыми тогда ограничивался «авангард прогресса», в «рабочие классы» (laboring classes, classes laboreux). На повестку дня была поставлена задача их «деданжеризации», превращения в формационно-капиталистический рабочий класс, относительного социально-политического замирения. Маркс ошибочно принял за «рабочий класс» именно «опасные классы»; за агента капитализма – агента революционной эпохи, предшествующей формационному капитализму, агента, который уходил в прошлое вместе с революционно-романтической эпохой, таял, подобно силуэтам с романтических полотен Каспара Давида Фридриха, оказываясь исчезающей натурой европейского общества той поры 18 .
18
Подр. о причинах отождествления Марксом капитализма с социально-экономической ситуацией Англии первой трети XIX в., а рабочего класса – с «опасными классами» см.: Фурсов А.И. «Манифест Коммунистической партии», или 150 лет спустя // РИЖ. – М., 1998. – Т.1., № 1. – С.275-279.
В-третьих, 1830-1840-1850-е годы оказались водоразделом, переломным, кризисным временем в истории европейского исторического субъекта, европейской цивилизации. За этот отрезок времени локальная Европа стала феноменом мирового уровня – Западом, Западом Все-мира, европейский meum превратился в мировой универсальный verum, а европейский универсалистский, исторический субъект обрел универсум, мир в целом как locus operandi и field of employment, что впервые в истории обеспечило адекватную ему производственно-географическую форму, превратив саму историю во всемирную.
Превращение, о котором идет речь в данном случае, является настолько важным и глубоким, что о нем следует сказать несколько подробнее. Дело в том, что цивилизационность как качество исходно, генетически ограничено некими пространственными рамками; цивилизационность – качество локальное и, что еще важнее, локалистское. Европейская (западная, «франкская») цивилизация, которая начала возникать с христианством во времена поздней античности и оформилась с рождением готики (хотя это, разумеется, спорная датировка), исходно была универсалистской. В этом смысле она никогда не была локалистской и существенно отличалась от локальных цивилизаций, будь то китайская или индийская, в которых субъект социально вообще не фиксировался, или античная, где субъект был коллективным и локальным (полис). Можно говорить о локальной ограниченности, но не о локальном характере (локализме) Европейской цивилизации.
Несмотря на то что с XII в. Европейская цивилизация начинает расширение, пульсирующую экспансию – и это тогда, когда другие цивилизации в целом прекратили территориальный рост, приведя в соответствие свои локальные границы и характер, – до первой трети/середины XIX в. Европа качественно остается локально ограниченной системой. Только капитализм на его промышленной стадии позволил ей производственно, социально-экономически устранить локальные ограничения или сделать их незначимыми, охватить весь мир, сделать мир своим locus operandi. Только промышленный («формационный») капитализм позволил европейскому историческому субъекту обрести адекватную ему форму – Универсум, сняв противоречие между универсалистским содержанием и локально-ограниченной формой, между универсалистской субъектностью и цивилизационностью как качеством, как локалистской системностью или даже структурностью. Не случайно капитализм не создал своей особой цивилизации (прав Х. Зедльмайр, согласно которому последним оригинальным цивилизационным движением Европы было барокко, пришедшееся на «пересменку» формаций, на промежуточную историческую эпоху): он в ней не нуждается. Капитализм располагается на ином, чем цивилизационность, уровне, хотя имеет вполне очевидные цивилизационные корни. Это не есть провал или негативная характеристика капитализма, но его положительное качество 19 . Можно сказать и так: капитализм – это преодоление цивилизационности, это ответ универсалистского исторического субъекта и всем цивилизациям, включая родную европейскую, и цивилизационности как явлению; это социально-экономическое, производственное освобождение универсалистского субъекта от локально-цивилизационных наростов – большинства, или почти всех, как это произошло в США.
19
Подр. см.: Фурсов А.И. Колокола Истории. – М.: ИНИОН, 1996. – С.301-312.
Ответ, о котором идет речь, в 1830-1840-е становился все очевиднее, а в 1850-1860-е годы он уже просто проявился в сферах экономики, рынка; европейская мир-экономика вышла на финишный круг превращения в мировую капиталистическую экономику.
Суть в том, что, в-четвертых, кризисная, переломная эпоха в развитии универсалистского исторического субъекта Европы, в развитии Европейской цивилизации, европейского общества в целом была тесно связана с качественными сдвигами в развитии мирового рынка и европейской мир-экономики. Эти сдвиги стали средством и реализации, и преодоления кризиса, о котором идет речь. 1830-40/50-е годы – явились как время превращения европейской мир-экономики в капиталистическую мировую экономику; мировой рынок расширился до глобальных пределов, фактически охватив весь мир. Маркс и Энгельс писали, что в середине XIX в. Европа заново переживает свой XVI в. – в смысле географических открытий, резкого и качественного расширения ойкумены. Количество и масштаб географических открытий конца 1840-1850-х годов превзошли все, что было достигнуто с XVI в., со времен Колумба и Магеллана, мир оказался распахнутым настежь Европой и Европе. Запад (капитализм) взял его в оперативную разработку.
Расширение мира до планетарных размеров, совпадение «мирового» и «глобального» – процесс, который мне хочется назвать «жюльвернизацией мира», – были достигнуты прежде всего за счет и посредством включения в уже освоенный мир, в мировой рынок той части мира, которую мы теперь называем Азиатско-Тихоокеанским регионом (АТР). Последнее произошло путем «открытия» Китая в ходе «опиумных войн», а также открытия золота в Калифорнии (1849) и в Австралии (1851). Особенно серьезные последствия для мира имело калифорнийское золото – именно оно заставило американцев строить трансконтинентальные железные дороги, выходить на Тихий океан, а затем «открывать» Японию и «замыкать шарик» с запада на восток, надевая на него капиталистический обруч и возвещая начало подлинно всемирной истории. Последняя, как совершенно верно отмечали Маркс и Энгельс, существовала не всегда, а возникла в середине XIX в.
То есть тогда, когда мир совпал с «глобусом», став Все-миром. Заметим: в этом смысле Маркс с его теорией оказывается на грани эпох, в хроноисторическом пограничье – между региональной эпохой и всемирной, между эпохой локусов и регионов, с одной стороны, и мировой (всемирной) системы – с другой.
За превращение во всемирную Истории пришлось заплатить. В течение двадцати лет после 1848 г. (1848-1867 гг., «длинные пятидесятые») она впервые испытала синхронное всемирное потрясение, одновременный (или даже одномоментный – в исторических масштабах) шок как реакцию на объединение, сжатие. Капитализм надавил, и мир – теперь единый, жюльвернизированный, засопротивлялся – сразу и почти во всех своих частях. За революцией 1848 г. последовали установление Второй империи во Франции (1851), Крымская война (1853-1855), отмена крепостничества в России (1861), польское восстание (1863), начало объединения Италии и Германии (1860-е годы), гражданская война, победа промышленного Севера над аграрным Югом и отмена рабства в США (1861-1865-е годы), сипайское восстание в Индии (1857), тайпинское восстание в Китае (1850-1864), начало реставрации Мэйдзи (1867) – последняя, конечно же, не была буржуазной революцией, что пытались доказывать ретивые сторонники «пятичленки», но открыла путь в эпоху, в которой буржуазные преобразования стали возможны.
В том же 1867 г. исключительно важные изменения произошли в Англии, но мы вернемся к ним чуть позже, а сейчас отметим, что включение в контролируемый Европой мировой порядок Восточной Азии (главным образом Китая; Япония сначала была включена лишь политически) и открытие золота в Америке и Австралии стали тем средством, с помощью которого европейская экономика, ее наиболее промышленно развитая часть вышла из кризиса и таким образом смогла довольно быстро преодолеть потрясения революции 1848-1849 гг. В этом смысле можно сказать, что начало формирования того, что теперь называют АТР, как финальная фаза становления системы капитализма как мировой, а истории – как всемирной, было результатом поисков выхода европейского капитализма из кризиса и обнаружения этого выхода за пределами Европы. Кризис был вытеснен, вынесен за европейские пределы. И последствия не замедлили явиться. Наступившие «длинные пятидесятые» стали поистине мировым потрясением, синхронизацией (при определенной внутренней связи) целого ряда кардинальных изменений. Они прокатились с запада на восток и, обогнув земной шар, вернулись с востока на запад, причем экономически – уже в 1857 г. Вытеснив кризис за свои пределы, сделав его полем мир в целом и историю как всемирную, «изобретя» планетарный мир и всемирность истории как средство разрешения своего внутреннего кризиса, европейское капиталистическое ядро спровоцировало двадцатилетний мировой политический кризис, а ровно в его хронологической середине – 1857-1858 гг. – произошел экономический кризис. Реакция пораженных современников была следующей: «Мир – единое целое (unit), промышленность и торговля сделали его таким».