Борец сумо, который никак не мог потолстеть
Шрифт:
То, что казалось миром, на самом деле было его обратной стороной; по мере того как усложняются поверхности, все их составные части становятся одновременно по разным параметрам и лицом, и изнанкой; оборотная сторона мира беспрестанно создает себе новое лицо.
Во второй части романа говорится о воскресении. Центральным действующим лицом становится римский прокуратор Понтий Пилат. Профессиональный чиновник должен узнать, куда делось тело казненного, пока в Иудее не начались беспорядки, чреватые серьезными последствиями. Совесть его не тревожит, ибо он действовал в рамках римских законов. Понтия Пилата волнует другое: любимая жена и люди, с мнением которых он привык считаться, один за другим подпадают под влияние странного учения Иешуа. Шмитт обращается именно к этой
Третий роман Шмитта «Доля другого» (2001) вызвал немало споров. Одних возмутил сам факт публикации книги со столь одиозным персонажем, другим сюжет о том, как Гитлер сделался художником-сюрреалистом, показался спекуляцией на запретном поле, попыткой облагородить монстра. Такие мотивы, как женитьба на еврейке, появление в парижском салоне Ротшильдов, казались абсолютно неправдоподобными. Подливали масла в огонь споры о том, где заканчиваются изыскания историка и начинается работа романиста. Многим казалось, что опасно говорить о Гитлере, пусть даже в романе. Автор отвечал, что гораздо опаснее замалчивать эту фигуру: «В конце концов, мы забываем, кем был Гитлер, и видим, как приходит Бен Ладен. Гитлер не был чудовищем. Он сделался таковым после 1918 года, в тридцать лет».
Пытка и виселица…
Пытка и виселица…
Как это однообразно.
Самое скучное в зле то, что к нему привыкаешь. Нужен талант, чтобы выдумать что-нибудь новое.
В действительности Гитлер для Шмитта — символ зла, писателя по-прежнему занимает метафизическая возможность, отрицательный потенциал, что есть в любом человеке и прорастает в благоприятных условиях, как прорастает сорняк. История XX века дала, по мнению писателя, две фигуры, которые можно воспринимать как символ абсолютного зла, — это Гитлер и Сталин. В какой-то момент он колебался, кого предпочесть, но, поскольку на немецком, английском и французском языках было куда больше литературы, связанной с вождем Третьего рейха, он остановился на этом варианте.
Окончательное название романа «Доля другого» («La part de l'autre») определилось не сразу, ему предшествовало «Manger la b'ete» («Съесть чудовище»), «La double vie d'Adolf Hitler» («Двойная жизнь Адольфа Гитлера»), «Les deux vies d'Adolf Hitler» («Две жизни Адольфа Гитлера»), «Adolf Н.» («Адольф Г.»), «Le roman des possibles» («Роман возможного»), «Les destins oscillatoires» («Колеблющиеся судьбы»), «L'Archeologie de monstre» («Археология чудовища»).
Книга напоминает баховские двухголосные инвенции или ленту Мёбиуса, где записана жизнь Гитлера в реальном варианте и жизнь Адольфа Г. — история в сослагательном наклонении. Один — монстр, параноик, исчадие ада, он ненавидит и боится людей, культивируя несокрушимую волю, его девиз: «Я создал себя сам, наперекор всем и вся». Процесс превращения в чудовище был запущен, когда рухнула его мечта сделаться художником. Не выдержав вступительного экзамена в Академию, Гитлер, снедаемый завистью, злобой, вспышками агрессии, оказался отброшен на обочину жизни. Нищенские съемные комнатенки сменились казармами Первой мировой. Весть о поражении Германии застает его в госпитале, на больничной койке; полуослепший, отравленный газами, в бреду он пытается осмыслить случившееся, ищет и находит виноватых — это евреи. Этот Гитлер навязывает немецкому народу свою мечту, превратив ее в самый жуткий кошмар XX века.
Развилка, давшая возможность написать историю в сослагательном наклонении, приходится на 8 октября 1908 года, тот день, когда Адольфа Г. принимают в Венскую академию художеств. Он занят любимым делом, у него появляются приятели, свой круг общения. Денег у Адольфа Г. так же немного, как и у Гитлера, но их отсутствие он воспринимает вполне спокойно, мало ли художников голодает. Сытость — идеал обывателей. Его любимого композитора Вагнера вечно преследовали кредиторы.
Что до Адольфа Г., то он с удовольствием проводит вечера в Венской опере, посещает занятия, делает некоторые успехи в живописи. Обыватели, эти двуногие животные, приходят в восторг от его этюдов, а он мечтает написать маслом монументальное полотно. В залах музея забавляется нехитрой игрой: закрыв глаза, начинает крутиться на месте, затем, внезапно остановившись, вытягивает руку и открывает глаза. Палец указывает на полотно Босха? Прекрасно, это означает, что ему суждено создать нечто более значительное, чем Босх или Кранах. Проблема лишь в том, что в классах Академии пишут с натуры, а Адольф Г. до сих пор при виде обнаженной женщины падает в обморок.
Жирными, акцентированными штрихами он обозначил контуры плоти, затем набросал ягодицы, изгиб бедер и под конец принялся энергично прописывать волосы. На десятой минуте получился набросок, напомнивший ему офорт Леонардо «Леда и лебедь».
Зазвонил колокольчик преподавателя. Ученики сменили листы. Модель обернулась.
Адольф не успел мобилизоваться. В поисках подходящей позы женщина прикрывала рукой то грудь, то живот. Взгляд Адольфа следовал за этим перемещением, как вдруг на него обрушилась какая-то бешеная сила, в глазах его помутилось, и он рухнул на пол.
Следующего занятия с нетерпением ожидала вся школа. Преподаватели, свободные посетители, студенты самых разных уровней — все знали о девственнике с первого курса, который падал в обморок при виде голой женщины.
Знакомый врач приводит Адольфа Г. к психиатру, который специализируется на отклонениях в поведении. Это Зигмунд Фрейд. Сеансы психоанализа помогают молодому художнику преодолеть сексуальные проблемы, писатель же получает возможность рассказать о его детстве. Кстати, этот сюжетный ход имеет вполне реальные основания: известно, что в 1918 году Гитлер подвергался лечению гипнозом у последователя Фрейда. Пятнадцать лет спустя, узнав о приходе к власти своего бывшего пациента, врач, ставший к тому времени маститым ученым, заявил своим ученикам, что страной правит сумасшедший. Через два месяца он лишился кафедры, ему запретили преподавать, он вынужден был бежать в Швейцарию, где вскоре покончил с собой, успев спрятать в сейфе на базельской вилле медицинское досье Гитлера.
Таким образом, в романе Шмитта выписаны обе версии развития событий: реальная и воображаемая. В реальности Гитлер — неудачник, почти нищий, шанс продвинуться ему дает война, он становится капралом, кавалером Железного креста, затем вступает в партию национал-социалистов и так далее. Жизнь Гитлера следует курсом, описанным в учебниках истории. В финале романа это диктатор-мизантроп, железной пятой придавивший Европу. Он женится на Еве Браун, и в последние часы рейха инсценирует смерть в духе финальной сцены из «Тристана и Изольды». В параллельном повествовании — в воображаемой реальности — вместо волны негодования, ненависти и презрения, захлестнувшей абитуриента-неудачника и породившей агрессивный отпор, возникает теплая волна: ощущение счастья, сознание превосходства над обывателями, сознание причастности. Вместо того чтобы сетовать на жестокую несправедливость судьбы, юный Адольф мирно присутствует на студенческой пирушке, вместе с новыми друзьями рассуждает об искусстве новой эры. Его художественные способности куда как скромны, его истинный дар — умение убеждать людей, манипулировать ими. Как и его кумир Рихард Вагнер, он незаурядный режиссер, собственную карьеру выстраивает как спектакль. Антисемитизм при его ремесле только помеха, ведь нельзя ненавидеть тех, кто коллекционирует твои картины. Адольф Г. покоряет Париж, становится знаменитым художником-сюрреалистом, общается с Дали и Магриттом, женится на Саре Рубинштейн, у них рождаются близнецы. За обладание его полотнами соперничают галереи, барон Ротшильд устраивает прием в его честь. После Второй мировой войны художник перебирается в Соединенные Штаты и мирно угасает в кругу семьи.
Надо признать, что психологическая реконструкция, проведенная Шмиттом, демонстрирует, как ненависть к другим, к чужому успеху создает питательную почву зависти и ревности, разъедает отпущенный Богом дар. Жизненное поражение влечет за собой фрустрацию. Гитлер по-своему талантлив: он терпит неудачи с женщинами, но при этом оказывается способен управлять толпой. Толпа — это женщина, а Гитлер — умелый обольститель. Он пробуждает в толпе желание, он расточает идеи, обещания, щедр на эталонную демагогию. Успех антагониста параллельного повествования Адольфа Г. заставляет задуматься о законах преуспевания в обществе, где компетентность вознаграждается достаточно редко, зато посредственности легко выдать себя за великого человека. Как и «Евангелие от Пилата», «Доля другого» — это роман-расследование, позволяющий понять, как в европейском обществе десятилетиями срабатывает один тот же механизм, обеспечивающий восхождение посредственности по ступеням социальной лестницы. Персонаж-марионетка виртуозно балансирует между невинностью и виновностью, между свободой от всяческих обязательств и ответственностью за происходящее.
Повторю, в центре внимания писателя — не фашизм и его зверства, но таинственный процесс становления личности, причем личности незаурядной. Шмитта интересует зародыш зла, та раковая клетка, мирно дремлющая в большинстве людей, что, пробудившись, дает столь чудовищные последствия. Он доискивается, какие, на первый взгляд, незначительные события детства и юности таят импульс, побуждающий человеческое существо отклониться от намеченной линии развития. «Следует понять, что монстр не есть некое отличное от прочих людей существо, так сказать стоящее вне человечества. Нет, это обычное существо, которое принимает иные решения», — уверен он.