Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Дай свету! — снова раздались голоса.
— В кабинете хорошо пером кайлить…
Гурьян наступал:
— Сейчас же, Пеночкин, сдай шахту Воробьеву, а остальные пойдут в забой или завтра с расчетом. С фонарями, без фонарей — все равно нормы должны быть выполнены.
Забойщики по одному исчезли из конторы.
Прием был слишком необычен. Но люди поняли, что директор доведен до крайности, и зашагали к шахтам.
Гурьян успокоился не скоро. Половицы трещали под ногами, скрипели сжатые кулаки директора. Он упрекал себя за горячность, оправдывался, тосковал от одиночества. Была ночь,
Главный механик, тихий и застенчивый старик Зайцев, нашел директора задремавшим от непомерной усталости.
— Гурьян Минеич, — тряхнул он за плечо. Механик принес в контору духоту и запахи июльской ночи. — Я сейчас со станции. И видел там все нужные нам части. Но, к сожалению, они направляются для Хилганского рудника.
— Так надо взять их! — Гурьян взбросил взлохмаченной головой. — Взять надо, товарищ механик. Ну, в обмен, что ли. Хилганцам они понадобятся только к зиме. Видите, как дурацки снабжается система.
— Разумеется… станция у них еще не закладывалась. Но не мешало бы вам договориться, во избежание всяческих конфликтов с хилганским рудоуправлением.
Гурьян выпрямился.
— Берите машины, товарищ Зайцев, берите народ и закатывайте, а я съезжу на Хилган. Здесь есть дорога?
— Пролесками можно проехать, но следовало бы это сделать днем. Триста километров, это имейте в виду…
— Ни черта!
Гурьян позвонил в гараж. Оттуда долго не отзывались: спали.
Он схватил портфель и увлек из конторы механика.
Глава десятая
1
На одинокой сосне, оставшейся между старых отвалов, веще курлыкал ворон. По травам, по листве ракитников тягуче шелестел мелкий дождь. Целую неделю сопки дымили туманом.
Пар уходил к клубящейся мути неба, пар беспрерывно кочевал между небом и землей. В ямках, по рытвинам и ложбинам, приминая набухшую траву, копилась вода. Грозно полнела река.
Работа в открытых шурфах приостановилась. Пришлось снова отрывать Морозова с артелью на возведение прикрытий и плотин. Большое дело бросало людей по своему капризу, заставляло перестраиваться на ходу. Беды наступали неожиданно каждый день, каждый час. Тлетворные их силы обнаруживались с тыла, с флангов, с фронта… И горняки, изнемогая от неистового гнуса, от гнилости ненастья, от гроз и духоты жаркого лета, давали неустанно бои видимому и невидимому врагу. Шахтеры — главная сила рудника — бились ударными лавами, не просыхая от пота и ливней.
…Вокруг электростанции сомкнулось тугое кольцо испачканных грязью людей. Все знали, что отсюда пойдет могучая сила на помощь человеку.
Главный механик, не спавший несколько ночей, пустыми глазами смотрел на Вандаловскую.
— Турбины готовы, — отрывочно говорил он. — Турбогенераторы включены. Обратите внимание на котел. Мне кажется, у него есть дефект. В спешке недосмотрено.
Гурьян ходил навытяжку между сложными остовами механизмов.
Монтеры, мотористы, электротехники спешили, наполняя гулом здание. Гурьяна это почему-то злило. Когда же они станут на свои места? В топках жарко трещали лиственничные дрова. Главный механик в сотый раз проверял составные части двигателей. Ему светили фонарями два электромеханика. Из окружавшей станцию гущи людской вырывались сомнения:
— Расчемоданилось, должно…
— Какая-то заковыка получилась.
— Оно легко разбросать, а пустить как придется.
— Может, части не подходят?
— У нас бывает… Прислали же в прошлый раз горшки вместо чугунов.
— Там пошлют и сапог с лаптем.
Терпение рабочих истощалось, у Гурьяна вдвойне. Хилганцы угрожали судом за самовольный захват частей. Пугливым зверьком копошилось чувство опасения за прочность котла.
Главный механик знаком руки подал сигнал. Прошли тягостные минуты ожидания. Люди с запачканными маслом лицами стали на свои места: как акушерка за рождением ребенка, следили глаза за порученными им участками.
Зайцев выпрямился и сверху вниз опустил грузную руку. Голоса смолкли. Механик указал директору на стул. От первого толчка моторов дрогнуло здание, со стен и потолка мелко забусила копоть. Механизм пошел ровно, без малейших перебоев. Свет ослепительным клубом разорвал сумеречную темь. Свет ярко позолотил увал, где скупо маячили крыши шахт, свет белыми глазами брызнул из окон поселковых бараков. Ночь превратилась в день.
Гурьян смотрел на мелькающие лица рабочих. Усталость и тревоги слетели, тяжести их не чувствовал, будто искупался после знойного дня в холодной воде.
Главный механик, склонив голову, прислушался к внутренней работе огромной махины. В глубоких морщинах его широкого лица отсвечивали масло с грязью. Но глаза наливались успокоением.
Он, как поэт, улавливал опытным ухом верные размеры стального ритма, как хормейстер, был доволен стройно льющимися звуками, закономерными толчками локомотивов, турбин и трансмиссий. И это прокопченное лицо, со следами многолетней работы около машин, расцветало в улыбке, передавало радость окружающим.
Но вдруг лицо это помертвело. Ослепительно-белый свет в секунду превратился в кроваво-матовый. От котла послышался истошный голос кочегара. К розовому потолку серым клубом хлестнул пар, перемешанный с дымом.
— Так и есть!
Механик грубо толкнул Вандаловскую, кинулся к котлу.
За ним застучали десятки ног. Свет мерк, а вместе с ним меркла неудержимо вспыхнувшая радость осаждающих окна и двери людей.
Свет растаял в тьме пасмурной ночи.
— Может, задержка какая? — тихо сыпались догадки.
— Пропало дело…
— Котел! Котел!
Люди говорили полушепотом, будто боясь еще больше осердить заартачившуюся махину. Повреждение силового центра — смертельный удар истерзанному постоянной борьбой руднику. Люди страшились этой мысли, как войны, как эпидемии. В головах гнездились обвинение, страх за свое существование, непонятные обиды на строителей.