Борель. Золото (сборник)
Шрифт:
— Так и есть, — повторил механик сникшему Гурьяну. — Бракованный котел зарезал нас. Достанем новый — спасены, не достанем — придется временно старыми агрегатами монтировать станцию. — Но директор плохо понимал механика. Он думал об оттяжке постройки обогатительной фабрики, о срыве плана золотодобычи, об ударах, которые теперь могут быть со всех сторон. И странно, в этот час плохо ощущал биение сердца, оно будто останавливалось в груди холодным шершавым камнем и мешало, до боли мешало дышать. А в уши кто-то хохотал: «Вот тебе и большая, новая станция… Провал… Провал».
По травам шумел дождь. От
— Гурьян!
Директор оглянулся и сразу узнал Татьяну. Он стоял под дождем среди долины, между рельсами узкоколейки, ползущими к поселку серебряными нитями.
— Ты устал и расстроен? — Она мягко взяла его за руку. — Успокойся и никому не показывайся. Ну пойми, что в такой суматохе без провалов не обойдешься. Давай пошлем сегодня же Яцкова в трест, а если желаешь, я сама поеду. Чего же ты молчишь? Пойдем, я не оставлю тебя одного сегодня.
2
В промытых дождями сопках глухо терялись голоса. От ливней прели на плечах приискателей грубые спецовки, пузырями надувались запорожские, непревзойденные по широте, шаровары. Сдобренный лесным пахучим жиром навесной мост не гремел подпрыгивающими бревнами, как прежде. Дебрь не угрожала руднику криками зверей и птиц, притаившихся от непогоды.
Тяжелой канонадой шли над тайгой громыхающие грозы. Засоренное тучами небо бороздила молния. Варваре казалось, что чья-то шальная рука машет зажженной лучиной в темной избе. После каждого громового удара она сыпала на широкую грудь частые кресты, шевелила губами молитву и старалась убежать от жуткой беды.
Варвара оглянулась на окрик шагающего впереди артели плотников Морозова.
— Эй, товарищ дирехтурша! Чертей-то пугать тебе навроде и неловко.
Она не почувствовала оскорбительного смеха плотников. Побаиваясь Гурьяна и стыдясь соседей, Варвара молилась дома украдкой, хотя и веровала как-то нелепо, по привычке.
До избушки, стоявшей на отлете от рудника, два раза падала, подолгу не могла установить ноги, они ползли в стороны, будто попадали в кисель. Дверь открыла беловолосая, с лицом, похожим на кору лиственницы, бабка Дарья. Старуха бабничала четверых ребят Варвары и сживала у ней с лица веснушки. На земляном полу избы белой пеной вздымалась стружка, рядком громоздились недоделанные корзины. Библейский тон успокаивающе подействовал на Варвару.
— Ушлепалась-то, матушка! Ать и гибель же, господи боже ты мой. Садись-ка к печурке поближе.
Варвара охлопывала широкую шерстяную юбку, глазами пустыми, как выпитые рюмки, смотрела на хлам, не осмысливая в этот час ничего, кроме боли, сжавшей сердце. Затем всхлипнула, захлебнулась горечью.
— К тебе за нуждой, бабка Дарья!
— Бай, с чем бог принес?
Остекленелые, потерявшие цвет глаза старухи увлажнились мутью, Варвара выкладывала торопясь, будто ела горячие пельмени:
— Рвались ниточки целый год, и лопнула, видать, последняя. Бросает ведь меня муженек-то. Сегодня опять пришел от крали на свету и заперся. Ну, пусть я не пара ему. Красивую и умственную нашел, но ведь он
По отлинялым щекам Варвары мелкими бусинками просыпались слезы. Бабка Дарья с пыльной божницы, откуда-то из-за чумазой, обсиженной тараканами иконы достала почерневшие от древности карты, которые разложила на столе крестом. Иссеченные морщинами руки старухи дрожали, это были руки смерти с косой. Она перетасовала колоду и, послюнив пальцы, развернула карты веером. Безжизненные губы старухи зашевелились:
— Бросит он червонную кралю, — тянула она. — Ту ждет дорога. Выпадает все, девушка, на твою руку. Червонная останется при своем антиресте и во грустях.
— Спасибо, бабушка.
Варвара развернула сверток, из которого на стол посыпались ветчина, пряники и отрез на кофту. Варвара получила эти товары в паек из распреда и два дня хранила их в чуланчике, чтобы не увидал Гурьян.
— Вот наперво, милая. А будет толк, в обиде не оставлю. Нош смертельный мне расставаться с ним. Ты подумай, на второй десяток живем. А разве я найду такого-то? Растоптала бы ее, змеишшу ползучую, и растерла бы вот так ногой.
Водянистые глаза бабки расширились на гостинцы, слезливо замигали.
— Будет прок, матушка, ежели восподь не попустит. Я бы его в одночасье привернула, как коня к столбу, да горюшко мое — зуб у меня тронулся, не действует от этого наговор-то. Но есть одно неотвратимое средствие, — снизила голос, — надо у суки гулящей вырезать причинное место и скормить ему в пишше. Супротив этого снадобья ни один не устоит. Сам придет к тебе.
— А не грешно это, бабанька? — испугалась Варвара.
— Хто-е знат… Веришь в бога — замолишь, а нет, и так ничего не подеется.
Варвара с опозданием пришла на детплощадку. Ребят было мало. Приземистая толстушка няня со вздернутым носом разбросила руки крыльями ветряной мельницы.
— Варварушка, ты ничего не знаешь?
— Нет, — оробела Варвара.
— Суперницу-то твою на свету заарестовали и увезли вместе с механиком в город. Сказывают, порчу-то станции они произвели для вреду. Однако худо будет раскрасавице.
Варвара опрометью в дверь. Она бежала домой, разбрасывая ногами брызги липкой грязи. Не знала, то ли желание позлорадствовать над бедой Гурьяна или увидеть его целым и здоровым сильнее ущемляло сердце. А в уши верещал голос бабки о «неожиданном антиресте». И тут же вспомнила, как Татьяна Александровна отваживалась с Ленкой и участливо относилась к ней, Варваре, неоднократно бросавшей сопернице черные обиды.
Может быть, Варвара преодолела бы желание уязвить Гурьяна в такой час, если бы он, разговаривавший с Бутовым и Стуковым, не показал холода взглядом. Варвара остановилась в дверях. Все были взволнованы. В углу у порога стояла поникшая Катя.
— Ты бы вышла, Варвара!
Это грубо сказал Гурьян, у которого раньше не было секретов от нее. Грудь Варвары заколыхалась, широко открылись глаза.
— Што, лишняя я стала? Мешаю свадьбу обсуждать!
Поняла, что сказала лишнее. Вместе с Гурьяном сорвался с места Бутов, стараясь задержать директора: