Боргильдова битва
Шрифт:
— Пора, брат, — разом сказали друг другу Один и Локи.
(Комментарий Хедина: этот отрывок вообще собран воедино, что называется, «по глотку из таверны». Три разных руки, несмотря на небольшой объём, шёлк с выцветшими письменами, пергамент и опять же береста. Правда, всё это собрано аккуратно и скреплено надёжно, я бы сказал — с чисто гномьей аккуратностью. Старый Хрофт таки рассказывал, рассказывал о случившемся с ним, я был далеко не первым! Пожалуй, стоит осведомиться у него
Широко распахнулись врата Валгаллы, все пятьсот сорок врат, и из каждого выехало по восемьсот воинов. Эйнхерии готовы к бою. Хеймдалль высоко поднял свой рог, Гьялл, и затрубил — так, что его зов услыхали во всех семи мирах. Далёкого Ётунхейма достиг он, и ещё более отдалённого Муспелля; огласил он Свартальфахейм и Льёсальфахейм, царства гномов и светлых эльфов; пронзив толщу земную, проник он и в самое сердце владений Хель.
— Пришла пора Сурту и дочери Локи исполнить обещанное, — прошептал Отец Богов, но его не услыхал даже чуткий Сын Девяти Матерей.
Никого не ожидая, великое воинство двинулось по равнинам Иды, блеск золотых кровлей Валгаллы потускнел в отдалении. Впереди всех, в золочёном крылатом шлеме и панцире, на Слейпнире ехал Старый Хрофт, высоко поднимая ослепительно сверкающий Гунгнир. Наконечник заветного копья пылал, словно путеводная звезда.
Бог Один не оглядывается назад. Он никого не ждёт. Рог Хеймдалля прозвучал, как и было предска… стоп, вёльва предсказывала это для дня Рагнаради. Как и крик петуха Гуллинкамби, как и четыреста тридцать две тысячи воинов-эйнхериев, выехавших из залов Валгаллы.
Бог Один с глухой яростью сжимает пальцы на древке копья. Негоже ему, ведя в сражение величайшую из армий, что знал доселе его мир, вспоминать прорицания о совершенно другом. Не случилось Фимбулветра, небывалой зимы с жуткими холодами; по-прежнему ярко сияет солнце, и дети Локи, змея Йормунгад с волком Фенриром, по-прежнему пребывают там же, где и всегда.
Лёгкая рука ложится ему на плечо. Фригг улыбается супругу. Она тоже в броне, тоже вооружена. Двенадцать валькирий, двенадцать воительниц следуют за ней; их доспехи не отличаются от того, что надела богиня. И Старый Хрофт улыбается — это значит, что Фригг поистине простила ему этих дочерей, раз сама встала во главе их.
— Тебе идёт серебристое, моя Фригг.
Теперь её очередь улыбаться.
— А тебе — золотое, супруг. Не думай, я умею сражаться. Спасибо нашим воительницам, они не давали мне заскучать за прялкой.
— Да, не давали! — не удержалась самая младшая, Рандгрид. — Великая Фригг, отец, повергнет любую из нас!
Старый Хрофт улыбается в длинные усы.
— Храните её в битве, дочери мои. Я знаю, что могу довериться вам.
— Это мы ещё посмотрим, кто станет хранить кого! — задорно отвечает Фригг. — Не бойся, супруг мой, мы убережём тебя от всяческого вреда.
Все смеются. Смеются асы и асиньи, смеётся прекрасная
Даже на губах бледной Сигюн появляется тень улыбки; один лишь Локи остаётся мрачен и молчалив.
Вовсю хохочут молодые асы — Магни и Моди, сыновья могучего Тора, Улль, Хеород, младший сын Фригг и Старого Хрофта. Усмехается Валли, сын Локи, но глаза его полны мукой — он по-прежнему оплакивает брата Нарви, оставшегося у Хель.
…Вместо Бальдра, что должен был бы сойти в серые пределы, согласно пророчеству вёльвы…
Воинство идёт. Поднимается и опускается солнце, меняется мир вокруг, равнины Иды уступают место странной бесцветной дороге, за пределами которой — ничто.
Смертные и бессмертные идут в одном строю, плечо к плечу, и сама великая Фригг подает напиться стройному воину из рода людей, а коренастый гном делится куском дорожного хлеба с Хеймдаллем. Стражу Бифрёста не то, чтобы так уж нужен этот хлеб, но братство всех, кто идёт на Боргильдово поле — превыше всего. Мудрый Ас кланяется и благодарит, впиваясь зубами в протянутую краюшку.
Где-то в рядах великанов идёт сейчас Лаувейя, идёт непраздна; но, пока Фригг рядом, она не показывается.
…Однако поход всё длится и длится, а ни великана Сурта с воинством Муспелля, ни Хель с её серой стражей не видать. Неужели они отринули данные клятвы?!
Всё тревожнее и тревожнее лица асов, знающие, что войску не хватает ополчения ещё двух волшебных царств. Никто не дерзает задавать прямых вопросов Отцу Богов, даже Локи; но и без того взор владыки Асгарда суров и мрачен.
…Вот и оно, Боргильдово поле. Огромная равнина, окружённая стенами зачарованных лесов, куда нет хода ни конному, ни пешему. Здесь надлежит встать лагерем; хотя Отец Дружин и чувствует всем существом, что ожидание не окажется долгим. Семеро не хотят ждать.
…В вечерних лучах Один и Фригг стоят верхами на ведущей обратно к Асгарду дороге, окружённые молчаливыми валькириями. Последние отряды великого войска смертных и бессмертных прошли по ней, улеглась пыль, взбитая сотнями тысяч ног и копыт, а отрядов Муспелля и Нифльхеля по-прежнему как не было, так и нет.
Фригг коротко поглядывает на Отца Богов, у неё такое выражение, словно она порывается что-то сказать и никак не решается. Молчат и воительницы-валькирии, и тишина эта кажется тишиной тризны.
— Завтра утром, — наконец произносит Старый Хрофт, и никто не вопрошает, откуда ему известно это.
— Мы не дрогнем, муж мой, — тихонько говорит Фригг, гладя мужа по облитому кольчугой плечу.
— Мы не дрогнем. Но не хочется верить, что мы можем проиграть из-за слепых сил, которым очень нужны соответствия и равновесие. Семеро врагов — семь рун — семь царств — семь воинств…
Горечь в голосе Одина слишком уж заметна, понурились даже твёрдые сердцем валькирии — все, кроме младшей, Рандгрид. Она по-прежнему весела, страшная битва не пугает её, а о пророчествах и предсказаниях она не думает.